Минка Кент - Легчайший воздух [litres]

Он – мой самый великий кайф и моя самая большая слабость.

И я ничего не могу с собой поделать, и вновь и вновь возвращаюсь к нему.

Выскользнув через переднюю дверь, я направляюсь к своей машине. Та припаркована в нескольких кварталах отсюда, у обочины гравийной дороги, куда редко заглядывают местные жители. Ведь здесь нет ничего красивого: ни альпийских горок, ни подпорных стен, сложенных из восьмитонных валунов, ни роскошных загородных домов. Только чем ближе я подхожу, тем отчетливее вижу что-то странное на моем заднем ветровом стекле.

Я ускоряю шаг и вижу, что кто-то нарисовал на пыльном стекле всего одно слово.

Шлюха.

Мое сердце бешено колотится, глаза бегают по сторонам, но я никого не вижу. Деревья. Стрекот сверчков. Сумеречное небо.

Кто-то проследил за мной.

Кто-то видел, как я входила в дом Ронана. Кто-то знает про нас.

Мое горло сжимается от страха. Я пытаюсь нащупать ключи, но те как назло провалились куда-то на самое дно сумки. В какой-то миг я готова броситься назад к Ронану. Вдруг он может что-нибудь с этим сделать?

Но в следующую секунду звонит мой телефон. На экране вспыхивает имя Эндрю.

– Привет, – говорю я, пытаясь скрыть дрожь в голосе и одновременно стереть буквы на ветровом стекле.

– Ты где?

Я растерянно разеваю рот и судорожно пытаюсь очистить голову и придумать ответ.

– Еду домой.

Он молчит.

Он знает?

– Заехала в аптеку, – говорю я. – Надо было, прежде чем мы уедем из города, забрать пару рецептов. Не рассчитала время. Извини.

Я провоняла сексом и Ронаном.

Сев в машину, я запускаю двигатель, роюсь в сумочке, пытаясь найти дорожный флакончик духов «Гуччи» с распылителем – как нарочно их название «Виноватая», – и бросаю взгляд на свое отражение в зеркале.

Я смотрю в свои собственные испачканные размазанной тушью глаза, и мне противно.

Это не я – я ведь не из тех глупых женщин, что вешаются на другого мужчину, дабы позлить сухаря-мужа и восстать против скучной и сытой богатенькой жизни.

Мне пора покончить с этим делом.

– Скоро буду дома, – говорю я ему, добавляя в голос беззаботную игривость. – Извини.

На том конце линии воцаряется тишина.

Лично я нахожу странным, что дети Эндрю приехали к нему в столь неподходящий момент, но, как я понимаю, его бывшая женушка не намерена менять свой график только из-за того, что его нынешняя исчезла.

Изабо сидит во главе кухонного стола и пихает в рот ложку за ложкой шоколадные хлопья, впившись глазами в экран небольшого телевизора под кухонными шкафчиками, где сейчас мельтешат кадры шумного мультика, предназначенного для детей раза в два, а то и все три младше ее.

Я встречала этих детей лишь несколько раз… на свадьбе, во время моих редких приездов… Мередит всегда говорила о них с любовью. Знаю, по ее словам, в первый год ей пришлось несладко: поначалу они приняли ее в штыки, однако она не сдавалась.

По крайней мере, так она говорила.

У меня такое чувство, что я больше ничего не понимаю.

– Как дела, Изабо? – спрашиваю я, вытирая со стола молоко, которое выплеснулось, когда она заливала им хлопья. – Представляю, как вам сейчас страшно.

Ее ничего не выражающие глаза перемещаются с экрана телевизора на меня. Ее пухлые губы шевелятся, когда она с хрустом жует хлопья.

– Мама сказала, что, наверно, она мертва, – говорит она. – Папа заплатил кому-то, и ее убили.

От неожиданности я роняю полотенце. Оно падает на пол у моих ног.

– Почему твоя мама так говорит?

– Я слышала, как она разговаривала по телефону с моей тетей Лизой. – Изабо берет еще одну ложку, роняя несколько хлопьев, отправляет ее в рот.

Сколь бы это ни было заманчиво, я не расспрашиваю ее. Она еще ребенок. Она ничего ни о чем не знает и, скорее всего, неверно истолковала тот бред, который слетел с накачанных ботоксом губ ее мамаши.

– Кстати, как поживает твоя мама? – спрашиваю я, изображая интерес.

Изабо закатывает глаза.

– Можно подумать, вам не все равно.

Я вопросительно выгибаю бровь.

– Мне просто интересно, что она думает обо всем этом… Переживает? Волнуется?

Дочь Эндрю улыбается, ее брекеты перемазаны шоколадом.

– Вы серьезно? Моя мама ее на дух не переносит. Никто эту вашу Мередит не любит. Даже мой папа иногда.

– Ты это о чем?

– Они вечно ругались, – говорит она. – Они думали, что я их не слышу, но моя комната в том же коридоре. Я все слышу.

– Из-за чего же они ругались? – Я обхожу кухонный стол-островок и сажусь за стол рядом с ней.

– Откуда мне знать? – Видно, что мое соседство ее раздражает; типичная реакция тринадцатилетнего подростка. – Я не слушаю. Я только слышу, как они орут друг на друга и все.

Я вскидываю подбородок. Я не могу представить себе, как Мередит орет. Она самый спокойный и выдержанный человек во всем мире. Чтобы она распсиховалась, ее нужно хорошенько вывести из себя.

За моей спиной открывается и хлопает дверца холодильника. Обернувшись, я вижу Колдера. Он берет бутылку минералки «Эвиан» и откручивает крышечку.

– Да ведь она, на хрен, стебется над вами. Вы что, не врубились? – спрашивает он, делая глоток. Мне в свою очередь интересно, как можно так естественно сквернословить в столь юном возрасте.

Изабо одаривает его злющим взглядом. Я понимаю, что они не ладят.

– Она врет, как дышит, – продолжает он. – Это все ее выдумки. Никогда не верьте ничему, что она говорит.

С этими словами он исчезает в недрах прайсовского дома. Вскоре под сводами его залов раздается пронзительный сигнал телефона. Похоже, Колдеру пришла эсэмэска. Я поворачиваюсь к Изабо, чтобы высказать ей все, что я о ней думаю, но ее уже нет. Ничего нет, кроме пустой миски из-под хлопьев и ложки с лужицей молока под ней.

Маленькая мерзавка.

Никогда еще мое решение быть бездетной не было столь твердым, как в эти мгновения.

Я возвращаюсь к себе в комнату и ложусь на кровать. Сейчас день, а я уже валюсь с ног. Вот что бессонная ночь делает с человеком. От усталости слипаются глаза, но я не решаюсь спать днем. Вдруг у меня получится выспаться этой ночью?

Я пролистываю список звонков на телефоне и думаю об Эрике и о том, что сказала Изабо. Хотя она на секунду одурачила меня и ее слова не стоит принимать всерьез, меня посещает мысль, а не постучаться ли мне в дверь Эрики? Вдруг она согласится поговорить со мной пару минут, как женщина с женщиной.

Мои веки словно свинцовые, меня клонит в сон, но я не сплю.

Я должна что-то предпринять.

Мне нельзя останавливаться.

Снаружи дом Эрики похож на несуразный дворец. Смесь готики и викторианского стиля. Похоже, после развода она получила от Эндрю приличные отступные и купила себе дом, такой же огромный, как и предыдущий, просто потому, что могла себе это позволить. А также потому, что такая женщина, как она, не согласилась бы на нечто меньшее.