Роман Канушкин - Телефонист [litres]

Её глаза хитро заблестели, она посмотрела на кофеварку.

– Нет, я говорила об этой малолетней сучке, – словно успокаиваясь, пояснила она. – Полная соплей, смятения и бабьего дерьма. – Ухмыльнулась. – Всё ноет, что её трахал наш папаша, а самой нравилось. Приятно было!

– Нет, – сказала Ольга.

– Невинная восемнадцатилетняя давалка, – опять этот кудахтающий смех, только в росчерке губ появилось что-то брезгливое. – Плакала и давала… А разбираться мне со всем приходилось.

– Нет, – тихо повторила Ольга.

– Что нет?

Ольга чуть сама не взяла за руку свою старшую сестру, но не знала, в какие бездны это может утянуть, и всё-таки решилась:

– Тебе не было приятно.

Та посмотрела на неё с удивлённой ухмылкой, как смотрят на глубоко наивных и заблуждающихся людей; если и была мгновенная молния гнева в её глазах, то она уже прошла:

– Ушам своим не верю: ты меня ещё тут пожалей, – взгляд наполнился презрением. – Насрать я на вас хотела! Было ей приятно, ясно?! Даже очень было! – усмехнулась каким-то страшным грудным голосом. – Уж я-то знаю.

– Это ты её заставила, да? – быстро проговорила Ольга: теперь в глазах её собеседницы опять мелькнуло это отсутствующее выражение. – Рукопись… Ты?!

– Ага! – с ухмылкой подтвердила та. – Как миленькая послушалась. Они, давалки, все такие – плачут, но делают. Когда сосут – тоже плачут.

– А он ведь даже не догадался.

– Не-ет, – снова ухмылка. – Мадам бы этого никогда не сделала, клуша, вот и не догадался… Не то, что давалка.

– Ниточки завязывала? – сказала Ольга.

– Ну, у него же там художественный бардак, – она нахмурилась. – Я и научила сучку: отмеряешь ниточкой, как будто ничего не трогал, всё на месте. А он ничего, твой писатель, я б ему яйца пощекотала.

– Поэтому ты втянула его в беду? – ровно спросила Ольга. – Как втянула всех нас? – и упрямо повторила. – Только ты врёшь – не было тебе приятно!

Та её словно не услышала, лишь монотонно повторила:

– Мне пришлось разбираться. За всех… Тычут пальцами, смеются – нос крючком, а ночью член папаши между ног. За всех пришлось…

– Мне так… – Ольга чуть опять не взяла сестру за руку.

– Заткнись, сука! – закричала та. – Со своими соплями… Знаешь, какими я вас вижу?

– Пожалуйста, – Ольга только успела проследить за её рукой, которая потянулась к кофеварке, большой и увесистой. – Нет!

Она была сильная, её старшая сестра, и оказалась неимоверно быстрой. В следующее мгновение перед глазами Ольги вспыхнуло тёмное пятно в ореоле ярких жёлтых искр. Удар тяжёлой кофеваркой рассёк ей губу и, видимо, выбил нос. Кровь потекла по лицу, а на глазах моментально выступили слёзы.

– Уродина! Вот такими вижу… Слёзы и сопли. Нравится давать, а потом ныть? А?! Слёзы и сопли. Уродина… Ангел разноцветный. Не ной. Ещё хочешь?! Не ной, сказала!

– Пожалуйста, – прошептала Ольга. Только сейчас она поняла, что сестра снова держит её за руку. И вдруг, сильно потянув, она смогла высвободиться. И что-то почувствовала…

Её старшая сестра дёрнула головой:

– Что у тебя с лицом? – спросила она.

По Ольгиным щекам текли слёзы, вся носоглотка была заложена, а рассечённая губа сразу начала припухать. Видимо, под глазами уже наметились будущие гематомы, но это пустяки.

– Что у тебя с лицом?! Тебя наказали?

– Да, – подтвердила Ольга. – Меня ты наказала. Не помнишь?

(пустяки)

Та была искренне удивлена. Потом кивнула:

– Наверное, за дело.

И опять Ольга что-то почувствовала… Она очень сильная, наверное, Тьма делает её сильнее любого мужчины, известного Ольге, и здесь у неё нет шансов. Но… сопли и слёзы.

– Нет! Не за дело, – сказала Ольга. И подумала: «Хер тебе! Я ведь тоже твоя сестра, я ведь тоже могу быть безумной». И повторила это вслух: – Хер тебе.

Глаза женщины напротив вновь налились яростной тьмой.

– Не зли меня!

Ольга рассмеялась, крови из губы потекло сразу больше:

– Хер тебе! Это ты – перепуганная девчонка. Это тебя надо пожалеть.

– Что ты…

– И я смогу.

Ольга это почувствовала – что ей делать. И почувствовала её запах: на какое-то мгновение она больше не пахла болезнью. На какое-то мгновение это был запах той женщины, которая обняла её несколько минут назад. Только это было больше. Откуда-то из глубины памяти всплыло то, чего, оказывается, не забыть. Это был запах её старшей сестры, который она так любила, будучи ребёнком, к которому так тянулась в поисках тепла и защиты в те короткие минуты, когда та позволяла, навсегда утраченные мгновения, которых не забыть…

– Я ведь так любила тебя. Бедная…

– А ну, брысь! Что ты творишь?! – изумилась ей старшая сестра, когда Ольга раскрыла объятья.

– Иди сюда, – сказала Ольга.

– А ну, вон, дрянь! – завизжала та. Но Ольга это почувствовала. Всего лишь мгновение был отклик. И в это мгновение они обе ещё, наверное, могли быть спасены. Но потом та в ужасе шарахнулась от неё. Вырвалась из её объятий и задрожала. Обессиленно поникла, глаза её сделались пустыми. Ещё одна волна дрожи. И теперь взгляд её исторгнул тёмную молнию, а рот – каркающие проклятия, когда она, подняв на Ольгу трясущийся указательный палец, начала повторять:

– Криворотыйкрючконос, – выть, как обезумевшее животное, и повторять: – Криворотыйкрючконос!

У Ольги сжалось сердце, а потом холод словно высушил её всю изнутри. Наверное, их брат действительно умел появляться бесшумно. Наверное, в отличие от Ольги, он был ко многому готов. По крайней мере, шприц с лекарством, необходимым для Элен, был у него уже в руке.

– Спокойно, спокойно, нет криворотогокрючконоса, – он обнял её, и она не вырывалась, пока он делал ей укол, лишь дрожала и всхлипывала. – Всё хорошо, хорошо… Ну, видишь, нет никакого криворотогокрючконоса. Всё хорошо.

Потом Игорь Рутберг посмотрел на Ольгу и горько произнёс:

– Что же ты творишь? Зачем?! Она уже была практически здорова.

– Она была практически здорова? – как в полусне повторила Ольга. – Это ты называешь…

Её голос оборвался. Она сказала:

– Он жив?

Игорь Рутберг вздохнул:

– Лучше б ты сбежала со своим писателем. – Усмехнулся, опять, наверное, горько. – Но как ты догадалась?

– Он жив?! – закричала Ольга.

– Успокойся, – сказал ей Игорь Рутберг. – Всё-таки ты совсем меня не знаешь… Не захотела знать. Жив. Я бы никогда не причинил вреда своей сестре.

Она задышала, тяжело и часто:

– Ты… больное чудовище. Ты…

– Нет, – спокойно возразил Игорь Рутберг. – Не болтай ерунды. Я не болен. Такова моя природа. У нас в семье один больной человек – Элен. Я принял её болезнь. А ты сбежала от своей семьи. Сбежала, как всегда.

– Эти сообщения с угрозами Орлову были с его телефона…