Мелинда Ли - Ее последнее прощай [litres]

– Хватит снимать, вызывай «Скорую»!

Слово «идиот» не прозвучало, но предполагалось.

Морган перевела взгляд с экрана на Тима:

Он не двигался с места. Лицо застыло от шока.

– Это Челси.

Он метался по контейнеру, как тигр по клетке. Дверь была открыта, помещение заполнял дневной свет. Какой теперь смысл ее закрывать.

Она сбежала. Нет. Не сбежала. Она бросила его.

Настало время признать очевидное. Он искал ее всю ночь. А утром его ждали другие дела.

Боль от измены ударила прямо в грудь. Как он мог ошибиться в ней? Почему он не предусмотрел ее хитрости?

Во всем виноват он сам, а не она. Он бросил вызов превосходящей его особи женского пола, и она доказала свое превосходство. Его главная ошибка – чрезмерная самоуверенность. Больше такого не повторится. Следующий раз, когда он ее схватит, будет последним. Она сразу поймет, что это навсегда.

Он устранит причину, по которой она сбежала, – а именно ее семью.

Но сначала надо выяснить, как ей удалось его обыграть. Он начал рассматривать следы ее бегства. Поднял с пола цепь. Замочек оказался открыт, а не взломан, значит, она нашла какую-то отмычку. Наверное, у нее в волосах была невидимка, которую он не заметил. В следующий раз он внимательно осмотрит ее волосы.

Раскладушка стояла на боку под отверстием в крыше. Когда он уходил отсюда накануне, дыра была слишком маленькой, чтобы через нее вылезти. Он это проверял. Однако Челси удалось расширить отверстие. Ржавчина разъела металл на потолке. Этим она и воспользовалась. Подвинула раскладушку и залезла на нее, чтобы дотянуться до потолка. Если бы она все тщательно не просчитала, ей бы никогда не удалось сбежать.

Может быть, она слишком умна.

Она его определенно перехитрила. Надо было заделать дыру. Он оставил ей отверстие, чтобы она могла следить за сменой суток и получать хоть немного свежего воздуха. Теперь понятно, что это была ошибка. В следующий раз он использует полную темноту и дезориентацию в качестве дополнительных инструментов.

Он потерпел поражение. И если не вернуть Челси, вся работа окажется напрасной.

Этого допустить нельзя.

Внутри у него закипала ярость, которую не усмирить никакими дыхательными техниками. Она билась в груди, как птица в клетке. Хватала за ребра и трясла, как решетку. Необходимо дать выход гневу, иначе он просто не сможет мыслить ясно.

Вернувшись в сарай, он взял нож. Закатав рукав, он надрезал кожу на предплечье. Выступила кровь, но порез получился ровный и аккуратный, а боль – недостаточно сильная, чтобы усмирить его эмоции. Ему нужна была сила дефибриллятора, не меньше. Он накалил паяльную лампу и взял железное тавро, которое использовал для Челси. Символ бесконечности, поскольку она будет принадлежать ему всегда. От воспоминания у него потемнело в глазах от гнева. Если гнев не унять, он войдет в красную зону. В его голове бушевал ураган пятой категории. Так продолжаться не может. Надо решить, куда это все выплеснуть.

Пока железо нагревалось, рука его дрожала от злости и нетерпения. Закатав брючину, он прижал к ноге раскаленное докрасна тавро. Почувствовался запах жженой плоти. Его бросило в пот. Ногу пронзила боль, красивая и яркая, как ослепительный взрыв.

Он отдернул железку. По мере того, как боль достигла пика и потом начала спадать, его гнев постепенно утих. Он бросил тавро в ведро, чтобы остудить. Рубашка насквозь пропиталась потом. В ноге пульсировала боль.

Зато голова холодная и готова трезво мыслить.

Он достал ту же аптечку первой помощи, что использовал для Челси, обработал и перевязал рану. Постоянная боль поможет ему сосредоточиться на своей миссии.

Он расправил штанину, выпрямился и вышел на улицу. С новыми мыслями он продолжил осматривать место, откуда сбежала Челси.

К поляне и лесу за ней вело несколько следов босых ног. Ночью он дошел по ее следам до леса, но ей удалось скрыться в темноте.

Однако все поправимо. Он знает, где она живет. Один раз он ее уже оттуда забрал. Можно проделать это снова. На этот раз она будет начеку. Ее наверняка будет охранять полиция. Теперь планка поднимается выше. Но если набраться терпения, то со временем внимание рассеется.

Никто не может сохранять предельную бдительность в течение долгого времени. Это неестественно. Если ничего не будет происходить, то рано или поздно они расслабятся.

Однако терпение никогда не было его сильной стороной. Возможно, лучше найти другую женщину и отточить на ней свои методы.

Челси, безусловно, предназначена для него, но кто сказал, что она должна быть его единственной женщиной? Но что, если она запомнила слишком много подробностей о контейнере? Что, если она приведет полицию к нему на порог? Надо как-то до нее добраться.

Надо вернуть ее.

А если не получится, она заплатит высшую цену.

Челси опустила голову на подушку. Нервы гудели, как электрические провода. Тело отказывалось признавать, что теперь ему ничего не угрожает. Ее положили в палату прямо напротив сестринского поста для тщательного наблюдения. При этом она оказалась в самом сердце отделения, где всегда было людно и шумно. Она вздрагивала от каждого звона металлического поддона и стука захлопывающегося ящика. Ее лечащий врач, миниатюрная азиатка, немногословная и спокойная, сказала, что состояние Челси можно рассматривать как стабильное. Однако сама Челси никакой стабильности не ощущала.

По словам доктора, ее организм по-прежнему находился «в режиме полета». Ей предложили успокоительное, но Челси отказалась. Ей совсем не хотелось снова оказаться накачанной препаратами и совершенно беспомощной.

Ощущая легкую дрожь, Челси натянула одеяло до подбородка. Интересно, она когда-нибудь сможет согреться?

Болело все тело, от разодранных ног до избитого лица. Болели глаза. В ней не осталось ничего, что не было бы побито, изранено, ободрано и истощено.

И все же она здесь.

Живая.

Она победила.

Услышав звук открывающейся двери, Челси подпрыгнула на кровати.

Тим.

Сердце замерло в груди. Она думала, что больше никогда его не увидит.

Он вошел в палату. Хотя Тим старался не подавать виду, но Челси заметила, как он шокирован ее видом. Она еще не смотрелась в зеркало, но знала, что выглядит ужасно. Губа разбита, под обоими глазами фингалы, нос сломан. Она сильно пострадала от обезвоживания и гипотермии. Кожа грубая и неживая, словно чужая.

В ногах у кровати стояла медсестра и что-то записывала в карточку.

– Вечером будет дождь, – произнесла она мягким монотонным голосом.

Тим подошел ближе. Остановился посреди палаты, словно боясь подойти вплотную. Боясь спугнуть ее.