А. В Гейджер - Маленькие испуганные кролики [litres]

Хочу ли я это услышать? У Мэддокса тоже есть психолог-консультант, и я могла бы предложить ему поговорить с ней. Это, наверное, было бы самым разумным для меня решением. Но я не могу устоять. Больше всего на свете я хочу узнать правду. Я хочу понять, что случилось – что произошло на самом деле и почему.

– Продолжай, – подталкиваю я его. – Что там было написано?

Он подносит телефон так близко, что его лицо занимает большую часть экрана.

– Теперь все становится понятнее… Почему она продолжала приставать ко мне, что именно пыталась скрыть. – Он прерывается и облизывает губы.

Я задерживаю дыхание, ожидая продолжения.

– Они с Эмерсоном собирались тайно сбежать, – говорит он наконец.

Я щурюсь, гадая, не ослышалась ли.

– То есть пожениться?

Он кивает, но мое замешательство только растет.

– Но ведь ей рано замуж…

– Я знаю! В восемнадцать разрешение родителей не нужно, и скоро ее день рождения. Но все же…

– Погоди, – перебиваю я его. – Помедленнее. Я думала, что осенью она пойдет в колледж.

– Да, именно поэтому она подала заявление в Стэнфорд. Чтобы быть рядом с Эмерсоном на западном побережье, пока она учится. – Он продолжает уже громче: – Ты что, не понимаешь? Она использовала меня, чтобы скрыть их отношения. Чтобы ее родители не поняли, что она с ним, пока ей не исполнится восемнадцать, когда дело будет сделано.

Его глаза широко раскрыты и блестят. Выражение его лица возвращает меня в прошлое, в то время, которое кажется теперь далеким-далеким прошлым, – в тот день в библиотеке академии на второй день программы, когда Мэддокс конфисковал мой ноутбук, чтобы изложить идею нашего проекта.

«Ты что, не понимаешь?» – говорил он тогда, бегло поясняя идею, а я изо всех сил пыталась поспеть за ним.

В тот день он был на два шага впереди меня, и этот разговор вызывает у меня такое же ощущение. В голове у меня крутится больше вопросов, чем я могу сформулировать словами.

Я останавливаюсь на главном:

– Зачем?

– Затем…

Изображение дрожит и расплывается, когда он поднимается на ноги, и я не слышу ничего, кроме скрежета металлической пожарной лестницы под ним. Его лицо теряется в тени. Я с трудом различаю его очертания.

– Затем, – говорит он медленнее, – что ее родителям никогда не нравился Эмерсон. С самого нашего детства. Он всегда попадал в неприятности, нарушал правила. Они считали, что он оказывает на нас дурное влияние.

Дурное влияние? Просто преуменьшение года… Каждый раз, закрывая глаза, я представляю себе то каменное выражение на лице Эмерсона, когда я в последний раз видела его живым. Взгляд его был беспощадным. Это человек, который ни перед чем не останавливался, чтобы получить желаемое. Я ежусь, прижимая руку к телу, чтобы телефон не дрожал.

На том конце Мэддокс снова перемещается, присаживаясь на корточки так, чтобы уличный фонарь освещал его лицо. Оно мрачнеет, и Мэддокс проводит тыльной стороной ладони по глазам. Теперь это совсем другой Мэддокс. Не тот парень из библиотеки, который был полон энтузиазма. Больше похож на парня, который пришел ко мне в комнату ночью после исчезновения Элеоноры, – грустный, испуганный, измученный чужими тайнами, которые вынужден хранить.

Смешно. Я потратила так много времени, пытаясь той ночью примирить Мэддокса в моей комнате с парнем, которого знала на протяжении нескольких недель до того. Но теперь до меня доходит. Я понимаю его гораздо лучше. Нет ни настоящего Мэддокса, ни фальшивого. Он и тот, и тот. Энергия и харизма в один момент, угрюмая тьма – в другой. Сейчас он выглядит измученным, в белках глаз розовые прожилки.

– Мэддокс, – тихо говорю я, – ты хорошо спишь?

– Конечно.

Он откашливается, но его голос звучит сдавленно не только из-за усталости. Не стоит забывать, что Элеонора когда-то была его девушкой, а Риз – одним из самых близких друзей. Я не могу представить, каково это – потерять их обеих сразу. То, что случилось со мной на утесе, потрясло меня до глубины души, но я была аутсайдером по отношению к коллективу, сформировавшемуся в академии. Я не могу разделить то горе, которое, должно быть, испытывает Мэддокс: весь его мир перестал существовать.

Я вернулась домой к родителям, на твердую почву, а все будущее Мэддокса висит на волоске. Его планы на выпускной год пошли прахом. Академия Уинтроп объявила вчера о своем закрытии до полного пересмотра безопасности кампуса. Это случилось впервые с момента ее основания. Все студенты в растерянности. Мэддокс понятия не имеет, куда ему податься.

Где-то надо мной со скрипом открывается дверь. На лестнице раздаются шаги моей мамы. Она, должно быть, спускается, чтобы посмотреть, как я. Часы на микроволновке показывают, что уже почти час ночи.

– Мама встала, – шепчу я. – Мне пора идти.

На его лице промелькнуло выражение, которое невозможно было не заметить, – хорошо знакомая мне эмоция, которую я никак не ожидала увидеть на лице Мэддокса. Одиночество в чистом виде. Я чувствую острую боль, увидев ее, хоть он и пытается скрыть ее за натянутой улыбкой.

– Ладно, – говорит он. – Спокойной ночи.

– Мэддокс, – шепчу я, прежде чем он успевает повесить трубку, – подожди!

Мама входит в кухню, зевая и моргая от перемены освещения.

– Нора, милая, чего ты не спишь?

Я встречаюсь с ней взглядом и указываю на телефон:

– Разговариваю с Мэддоксом.

Мой голос спокоен, и следующие слова вылетают прежде, чем я успеваю остановиться и подумать:

– Мам, я приглашаю его в гости. Думаю, так будет лучше всего.

– А? – отвечает она неопределенно, глядя на лицо на экране телефона.

Мэддокс выглядит удивленным, но не произносит ни слова, ожидая реакции моей мамы.

– Надо утром поговорить об этом с твоим отцом.

– Нет.

Я поворачиваюсь на стуле лицом к ней. Она еще ничего не поняла. Она еще не привыкла к этой новой

Hope – Hope 2.0, которой не нужно ложиться спать с отбоем. У которой есть парень, с которым она разговаривает по FaceTime каждую ночь. Парень, который ей небезразличен. Парень, которого она когда-нибудь даже поцелует…

– Я нужна Мэддоксу, – твердо говорю я ей. – Либо он приедет сюда, либо я уеду к нему. Так или иначе, мы хотим быть вместе.

Мама замирает, изучая мое лицо, словно я незнакомка, которую она видит впервые в жизни. Может, так и есть. Возможно, я всегда была невидимкой для всех вокруг, даже для самой себя.

Долгое время я считала, что мне нужно приложение, чтобы скрывать свои слабости. Но теперь все это позади. Я вижу, кто я такая. Я встречаюсь взглядом со своим изображением в телефоне и не могу не улыбнуться. Я – та самая девушка в маленьком окошке программы FaceTime в углу экрана. Нора Вайнберг без масок и без прикрас. Девушка, которая была на волосок от того, чтобы перестать существовать, которая и не мечтала быть такой сильной, какой оказалась в реальной жизни.