Питер Бенчли - Челюсти [litres]

И ничто не указывало на то, что эти юноши и девушки глупы или порочны. Если бы можно было определить совокупный коэффициент их умственного развития, то могло оказаться, что по своим природным данным они вполне могут войти в те самые десять процентов лучших представителей земного населения. Они учились в школах, где освещались злободневные вопросы: в том числе особенности национальных меньшинств, экологические проблемы, революционные философские учения, тактика политической борьбы, проблемы наркотиков и секса. Так что в интеллектуальном плане знали они немало. Но на практике предпочитали свои знания наружу не выставлять. Они считали (ну, или чувствовали), что окружающий мир никак не связан и не зависит от них. И, по сути, были правы. Ничего их не трогало: ни расовые бунты в Трентоне (Нью-Джерси) или в Гэри (Индиана); ни то, что местами великая Миссури настолько загрязнена, что поверхность воды может воспламениться; ни полицейская коррупция в Нью-Йорке; ни рост числа убийств в Сан-Франциско; ни такие скандальные вещи, как, например, то, что в хот-догах обнаружены личинки насекомых и гексахлорофин, и что все это вызывает заболевание мозга. Они даже равнодушно относились к экономическим спазмам, сотрясающим Америку. Нестабильность фондовых рынков, если они вообще обращали на это внимание, была для них лишь досадным нюансом, а отцы в этом случае лишь сетовали на расточительность тех, кто играет на бирже.

Вот такие люди и приезжали в Эмити каждое лето. Другие же – а среди них встречались и просто бродяги – устраивали шествия, ныли и зудили на разные темы, собирались, подписывали всякие воззвания и работали летом в различных социальных группах со сложными аббревиатурами. Но поскольку они в целом отвергали Эмити и лишь изредка являлись сюда в выходные на День труда, то и к ним всерьез никто не относился…

А дети играли в песке, у самой воды, рыли ямки и швыряли друг в друга комьями из мокрого песка. Они просто веселились, им было все равно, что сейчас творится вокруг и что с ними станет в будущем.

Один мальчик лет шести бросал в воду плоские камешки, и те подпрыгивали на поверхности. Потом, когда это занятие ему надоело, он подошел к тому месту, где дремала его мать, и присел рядом с ее полотенцем.

– Эй, мам, – проговорил он, чертя пальцем какие-то узоры на песке.

Женщина повернулась к нему, прикрыв ладонью глаза от солнца.

– Что такое?

– Мне скучно.

– То есть как это скучно? Но ведь еще даже июль не наступил.

– Ну и что. Все равно скучно. Здесь нечего делать.

– Но ведь в твоем распоряжении целый пляж!

– Знаю. Но мне здесь нечего делать. Поэтому и скучно.

– Ну, хорошо, поиграй в мяч! Не знаю…

– Но с кем? Здесь ведь никого нет.

– Да здесь целая куча народу! Ты видел Харрисов? Или хотя бы Томми Конверса?

– Здесь их нет. Никого нет. Мне скучно.

– О, господи, Алекс!

– Можно мне искупаться?

– Нет. Вода слишком холодная.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все. И потом… не могу же я отпустить тебя одного!

– Пойдем вместе!

– Купаться? Ну уж нет!

– Ну, ты хотя бы просто побудешь рядом.

– Алекс, твоя мама страшно устала. Неужели ты не найдешь, чем себя занять?

– Ну, а на надувном матрасе можно поплавать?

– Где?

– Да здесь, рядом. Прямо у самого берега. Купаться я не полезу. Просто полежу на матрасе.

Его мать села и надела солнечные очки. Потом внимательно осмотрела пляж. В нескольких десятках ярдов от них по пояс в воде стоял мужчина с ребенком на плечах. Женщина взглянула на него, и ей вдруг стало себя жалко: ведь рядом не было мужа, которому можно было бы поручить такое важное дело – поиграть с ребенком.

Едва женщина перевела взгляд на сына, как тот уже сообразил, о чем она думает.

– Могу поспорить, что папа разрешил бы, – уверенно сказал он.

– Алекс, сынок, пора бы тебе уж знать, что это не лучший способ уговорить меня. – Она снова посмотрела на пляж, на этот раз – в другую сторону. Он был пуст, за исключением всего нескольких пар, расположившихся вдалеке. – Ну, хорошо, – кивнула она. – Так и быть, ступай. Только не заплывай слишком далеко. И в воду не окунайся. – Она пристально посмотрела на мальчика и, чтобы придать строгости своим словам, даже опустила очки.

– Ладно, – ответил он. Встал, схватил резиновый матрас и поволок к воде. Потом поднял его и, держа на вытянутых руках перед собой, зашел в воду. Когда вода дошла ему до пояса, он лег на него. Набежавшая волна подхватила матрас вместе с мальчиком. Мальчик улегся поудобнее и принялся равномерно грести обеими руками, а его ноги по щиколотку свисали с края матраса. Он проплыл вперед несколько ярдов, потом повернул и стал грести вдоль берега. Но не заметил, как слабое течение потихоньку относит его в океан…

Примерно в пятидесяти ярдах от берега дно океана уходило вниз, не так резко, как в том же каньоне, а где-то под углом от десяти до сорока пяти градусов. Там, где дно шло под уклон, глубина составляла футов пятнадцать. Немного подальше она достигала двадцати пяти, затем сорока, а потом и пятидесяти футов. На глубине ста футов дно было ровное и оставалось таким где-то с полмили. А потом, в миле от берега, снова поднималось к поверхности, почти касаясь ее. Дальше, за мелководьем, дно снова опускалось до двухсот футов, после чего начинались уже настоящие океанские глубины.

На глубине тридцати пяти футов, слегка взмахивая хвостом, медленно плыла огромная рыбина. Она ничего не видела, поскольку вода была мутной от водорослей и мельчайших растительных организмов. Рыба двигалась вдоль берега. Потом она повернула и, слегка накренившись, начала постепенно подниматься к поверхности. Вода посветлела, но рыба по-прежнему ничего не видела.

Мальчик отдыхал. Его локти и ступни то и дело захлестывала набегающая волна. Он повернул голову в сторону берега, заметив, что его отнесло гораздо дальше, чем обычно разрешала мать. Он видел, что она лежит на расстеленном полотенце, а мужчина играет с ребенком на мелководье. Мальчик не испугался, ведь вода была спокойной, а от берега он все-таки отплыл не так уж далеко, всего ярдов на сорок. Но ему захотелось все же подплыть поближе, иначе мать могла заметить и рассердиться. Мальчик немного сместился назад, свесив с матраса ноги. Руками он греб почти бесшумно, но вот ногами беспорядочно колотил по воде, оставляя позади целый вихрь пузырей и пены.

Огромная рыба не слышала звука, но зато фиксировала резкие, порывистые толчки от ног мальчика. Это были для нее сигналы, пока довольно слабые, но рыба засекла их и начала движение в ту сторону, откуда шли эти сигналы. Поднималась она к поверхности сначала медленно, но, по мере того как сигналы становились более отчетливыми, набирала скорость.