Питер Бенчли - Челюсти [litres]

– А что, если написать правду?

– Что именно?

– Что, если написать все, как было? О том, что я хотел закрыть пляжи и предупредить людей, но члены городского управления не согласились. И еще о том, что я струсил, не смог рискнуть своей работой, что пошел у них на поводу. Написать, что местные начальники настояли на том, что нет оснований будоражить людей просто потому, что в местных водах появилась акула, которой нравится поедать детей!

– Хватит, Мартин. Ты не виноват. Да и никто не виноват. Мы приняли решение, рискнули… Ну и… проиграли. Только и всего.

– Звучит потрясающе. Остается только пойти к матери того ребенка и сказать, что, типа, мы очень сожалеем, что ее сына превратили в гуляш.

Броуди вылез из машины и направился к задней двери полицейского участка. Медоуз, с трудом выбравшись из машины, плелся в нескольких шагах позади.

Броуди остановился.

– Знаешь, что мне хотелось бы знать, Гарри? Кто принял такое решение? Ты подмахнул. Я подчинился. Не думаю, что все решил Ларри Вон. Наверное, он тоже кому-то подчинился.

– Почему ты так считаешь?

– Так… Есть кое-какие соображения. Тебе известно что-нибудь о его партнерах по бизнесу?

– Но ведь у него нет никаких партнеров, разве не так?

– Вот и я о том же. Ладно, пока забудем об этом. – Броуди сделал еще один шаг, Медоуз – тоже. – Ты лучше войди через главный вход…

Броуди вошел в кабинет через заднюю дверь.

У его стола сидела мать мальчика и комкала в руке носовой платок. На плечах у нее был короткий халат, из-под которого виднелся купальник. Броуди заметил, что она босиком, и снова ощутил приступ вины. Плачет она или нет, было непонятно, поскольку ее глаза закрывали большие круглые солнечные очки.

У дальней стены стоял мужчина. Броуди предположил, что это и есть тот самый свидетель. Мужчина безучастно разглядывал коллекцию памятных «реликвий» на стенах: благодарственные письма от общественных организаций, совестные фотографии с высокопоставленными посетителями. Едва ли подобные вещи могли произвести впечатление на взрослого человека, но уж лучше глазеть на стены, чем пытаться заговорить с сидевшей в кабинете несчастной женщиной.

Броуди никогда не считал себя специалистом по утешению убитых горем людей, поэтому лишь представился и начал задавать вопросы. Женщина сообщила, что ничего такого не заметила: в какой-то момент ее сынишка плыл на матрасе, а потом вдруг исчез. «И потом я увидела лишь куски матраса».

Ее голос был тихим, но ровным. Потом мужчина рассказал о том, что видел он. Ну, или о том, что ему показалось…

– Получается, что на самом деле акулу никто не видел, – сказал Броуди, и в глубине души у него затеплилась надежда.

– Нет, – кивнул мужчина. – Вроде нет. Хорошо, а что еще могло там быть?

– Ну, мало ли… – Броуди понимал, что лжет и самому себе, и этим людям, втайне рассчитывая, а вдруг найдется какая-нибудь правдоподобная версия… – Матрас мог сдуться, а мальчик… просто утонуть.

– Но ведь Алекс хорошо плавает, – возразила женщина. – Или… плавал…

– А как же тот громкий всплеск? – вмешался мужчина.

– Мальчик мог барахтаться в воде.

– Он ни разу не вскрикнул. Не издал ни звука.

Броуди понял, что все напрасно.

– Ладно, – сказал он. – Скоро мы все выясним.

– Что вы хотите сказать? – спросил мужчина.

– Как вам сказать? Так или иначе, тех, кто погибает в воде, обычно где-нибудь выбрасывает на берег. Если на него напала акула, то ошибиться будет трудно. – Плечи женщины бессильно опустились, и Броуди выругал себя за столь неуклюжее разъяснение. – Простите, – сказал он.

Женщина покачала головой и заплакала.

Броуди попросил ее и мужчину немного подождать в кабинете, а сам вышел из участка. Медоуз стоял в дверях, прислонившись к стене. Стоявший рядом худощавый молодой человек энергично жестикулировал и о чем-то активно его расспрашивал. Видно, репортер из «Таймс», догадался Броуди. На молодом человеке были сандалии, плавки и рубашка с короткими рукавами. Слева на груди у него красовалась эмблема в виде аллигатора. Из-за этой эмблемы Броуди почему-то сразу невзлюбил репортера. Раньше, еще в юности, такие рубашки вызывали у Броуди ощущение благополучия и прочного социального положения. Их носили все курортники. Броуди долго упрашивал мать достать ему такую же, и та, наконец, купила. По ее словам, это «двухдолларовая рубашка с шестидолларовой ящерицей», но когда он заметил, что курортники вовсе не принимают его за «своего», ему стало обидно. Он отодрал эмблему аллигатора с кармана, а рубашку превратил в тряпку и стал протирать газонокосилку. Летом он немного подрабатывал стрижкой газонов. А совсем недавно Эллен приобрела несколько сорочек того же производства, надеясь, что это хоть как-то поможет вернуться в ту среду, из которой она вышла. И однажды вечером Броуди – к собственному ужасу – начал попрекать Эллен за покупку «десятидолларового платья с двадцатидолларовой ящерицей»…

На скамейке сидели двое мужчин. Это были репортеры из «Ньюсдей». Один был в плавках, другой – в пиджаке и спортивных брюках. Репортер Медоуза – Броуди вспомнил, что, кажется, его звали Нэт, – прислонившись к краю стола, болтал о чем-то с Биксби. Заметив Броуди, оба замолчали.

– Чем могу помочь? – спросил Броуди.

Молодой человек, стоящий рядом с Медоузом, выступил на шаг вперед:

– Меня зовут Билл Уитмен. Я из «Нью-Йорк Таймс».

– Ну и? – спросил Броуди, а в голове мелькнуло: «И что теперь? Провалиться на месте, что ли?»

– Я был на пляже.

– Что вы там видели?

Тут его перебил один из репортеров «Ньюсдей»:

– Ничего. Я там тоже был. Никто ничего не видел. Кроме того мужика, который сейчас сидит в вашем кабинете. Он утверждает, что что-то видел.

– Знаю, – сказал Броуди, – только вот он не уверен, что именно он видел.

– А как вы запишете в протоколе – нападение акулы? – спросил репортер из «Таймс».

– Пока никак. И предлагаю вам тоже ничего не предпринимать, пока хоть что-нибудь не прояснится.

Человек из «Таймс» улыбнулся.

– Хватит, шеф. Чего вы от нас хотите? Назвать это загадочным исчезновением? Заметка о потерявшемся в океане мальчике?

Броуди стоило немалых усилий, чтобы резко не ответить на остроты репортера из «Таймс».

– Послушайте, мистер Уитмен, – не так ли? – сказал он. – У нас нет свидетелей, которые видели что-нибудь, кроме всплеска. Мужчина у меня в кабинете уверяет, будто видел огромное серебристое тело, и считает, что это акула. Правда, он говорит, что раньше никогда живой акулы не видел, поэтому его слова нельзя считать экспертными показаниями. Трупа нет, нет никаких доказательств того, что совершено жестокое нападение… Ну, то есть нам лишь известно, что он исчез. Возможно, утонул. Может, с ним приключился приступ или припадок. И, если уж на то пошло, на него могла напасть какая-нибудь рыба или животное. Или даже человек. И пока мы не получим…