Леона Дикин - Игра [litres]

– Понятия не имею. – Серафина продолжала: – Мы не хотим знать, что с ними происходит дальше, и нам это не нужно.

– Но они же люди, как и ты, – возразил Джеймсон.

На лице Серафины промелькнула брезгливость.

– Вовсе нет. – Она сунула руку под свой стул, и Джеймсон услышал треск отрывающегося скотча.

Он взглянул на Блум, она ответила ему взглядом. Ее глаза не выражали ничего. Он здесь один. А их шестеро. Ему не хотелось умирать. Тем более здесь и вот так. В происходящем было что-то оскорбительное и жалкое. Закрыв глаза он сказал себе, что ему крышка. А когда открыл их, Серафина положила себе на колени железный футляр размером с пенал. Из него она вынула шприц и пузырек с прозрачной жидкостью.

– Видимо, клясться хранить молчание бессмысленно, – сказал он.

Серафина улыбнулась, приподняв уголки губ и набирая в шприц жидкость из пузырька. Она посмотрела шприц на свет и дважды щелкнула по нему указательным пальцем.

Он задумался, не предложить ли им объединить усилия. У него есть навыки. Есть кое-что ценное. Но нет, он не мог.

– Хотя бы объясни мне, что это.

– Самый логичный порядок действий, Маркус, – ответила Блум и повернулась к Серафине: – Полагаю, метод эффективен лишь в том случае, если никто не знает, что происходит. Широкой публике должно быть невдомек, кто мы на самом деле и чем занимаемся. Так что мы просто не можем отпустить свидетеля, которому все это известно.

– Правильно, – согласилась Серафина. Она придвинула свой стул к Джеймсону и одной рукой принялась закатывать правый рукав его рубашки. – Особенно свидетеля со связями в правительственных кругах.

Пытаться отдернуть руку было бесполезно: веревки держали слишком крепко.

– Зачем тогда понадобились открытки? Ведь они увеличили риск разоблачения.

Серафина нахмурилась.

– Да, пришлось пойти на риск, но это была временная мера.

– Открытки предназначались для меня, – объяснила Блум. – Чтобы я попыталась решить загадку.

Серафина сдвинула выше рукав рубашки. Поврежденный локоть отозвался болью. Она повернула предплечье Джеймсона, чтобы добраться до вен на локтевом сгибе. Сквозь его стиснутые зубы вырвался стон.

Серафина замерла и посмотрела ему в глаза.

– Если хочешь, могу уколоть в другую руку, – предложила она заботливым тоном врача, сочувствующего пациенту.

Он промолчал, не собираясь обсуждать с ней, уколом в какую руку она убьет его.

Выдержав паузу, она пожала плечами и еще раз с силой повернула его руку локтевым сгибом вверх.

Вспышка боли из локтя стрельнула прямо в голову. Он громко выругался.

– Вы говорили, больно не будет, – слова Блум прозвучали отчужденно, скорее как замечание по технической стороне дела, а не упоминание о его мучениях. Но когда она взглянула на Джеймсона, он что-то заметил в ее глазах. Это что-то исчезло так же стремительно, как и появилось, однако он не сомневался, что ему не почудилось. С этой женщиной он проработал пять лет. Она могла одурачить Серафину, но не его. Он знал ее лучше, чем кто бы то ни было. И не раз убеждался в ее способности считывать людей, оценивать ситуацию и принимать взвешенные решения. Она рассчитывала, что он хорошо помнит все это. Вот что он увидел. Послание, предназначенное только ему. Краткое, но ясное. Оно гласило: «Доверься мне».

– Он сам этого хотел. Ему же нравится быть мачо и героем – верно, Маркус? – Серафина похлопала его по руке, чтобы отчетливее проступили вены, и выбрала одну выпуклую, проходящую наискосок. – Я никогда и не принимала тебя за сильного и молчаливого человека. Со мной ты всегда вел себя многословно и шумно… особенно в постели. – Она бросила на него краткий взгляд, затем снова сосредоточилась на вене и поднесла иглу ближе к коже. И вздохнула. – Наверное, все-таки не попаду.

Джеймсон почувствовал, как игла кольнула ему руку. А если он ошибся? Если тот взгляд ему померещился? Разум способен вообразить что угодно, особенно то, что хочется увидеть.

– Как Либби назвала вашего сына, Стюарт? – Вопрос Блум прозвучал настолько неуместно, что на нее посмотрели все, в том числе и Серафина. Блум глядела на Стюарта, слегка приподняв брови в ожидании ответа.

Стюарт слегка покачал головой. Перевел взгляд с Блум на Серафину, потом обратно.

Серафина выпрямилась, слегка отодвинув шприц от вены. Джеймсон смотрел, как она держит его в пальцах. Тугие веревки на запястьях и щиколотках сковывали его движения, но если дернуть одновременно левой ногой и левой рукой, может, удастся дотянуться до шприца?

– Разве не этот вопрос был в вашей эсэмэске? – снова спросила Блум.

– Как вы узнали? – Густые черные брови Стюарта сошлись на переносице.

Джеймсон надеялся лишь на то, что его напарница знает, что делает. С этими людьми шутки плохи. В прошлом ему иногда случалось заподозрить кое-кого в психопатии – к примеру, агентов с обеих сторон, которые убивали людей и уходили, не оглядываясь. Но полной уверенности в этом у него не было никогда. Может, они просто умели хорошо абстрагироваться. Однако люди в этом помещении действительно были психами – по их собственному признанию и по определению. Самыми настоящими. Он чувствовал это нутром.

– Видимо, вы требуете от участников игры избавляться от своих прежних телефонов и приобретать другие, с оплатой по факту, чтобы их не нашли, – сказала Блум. – Но как только они проходят отбор, в этом отношении им, наверное, дается поблажка?

– О чем вы говорите? – спросил Стюарт.

Серафина отстранилась и убрала шприц еще дальше от вены. Джеймсону требовалось схватить его как можно скорее, пока она не вспомнила про него.

– Этим утром, примерно в четверть одиннадцатого, вы написали Либби Гудмен со своего нового телефона и спросили, как она назвала вашего ребенка, – сказала Блум Стюарту.

– И что?

Джеймсон сдвинул ноги от бедра до щиколотки. Ступни и кисти должны сработать одновременно.

Серафина заговорила:

– Значит, вы позвонили со своего нового номера вашей бывшей, а ваша бывшая дала его Огасте – и что Огаста сделала с ним потом, интересно?

Блум взглянула на Серафину и улыбнулась.

Джеймсон уловил намек. Время пришло. Что бы ни сделала Огаста, Серафине это вряд ли понравится. Он рванулся к Серафине всем телом, развернув ступни и кисти в точности как собирался, чтобы правая рука оказалась выше левой, над которой Серафина все еще держала шприц. Джеймсон схватил его и с удовольствием ощутил на ладони гладкость пластика. И сразу же, пока Серафина пыталась отнять его, всадил иглу глубоко ей в предплечье и до отказа нажал поршень, вводя в ее руку все содержимое шприца.

– Пусть лучше достанется тебе, – заявил он.

Не далее как сегодня утром он проснулся в надежде провести с этой женщиной остаток своей жизни.