Каролина Эрикссон - Наблюдательница [litres]

– Что… что ты говоришь? Ты с ума сошла.

– Я – друг, соседка – выдыхаю я. – Я знаю твоего сына Лео. Он просил меня…

Я поднимаю глаза, взываю к ее состраданию. Вероника стоит на крыльце, положив руку на ручку двери, словно не может решиться, войти ей или остаться снаружи. Лицо у нее бледное, и выражение… погоди-ка, испуганное. Не яростное, не кровожадное, а испуганное. Она просто в ужасе. Но может, мне это только кажется? Сильные эмоции могут искажать лицо. Вероника нажимает на ручку, и дверь открывается.

– Подожди! – кричу я. – Не делай этого. Не делай ничего, о чем ты пожалеешь.

Но она исчезает и закрывает за собой дверь. Силы меня оставляют. Я снова падаю на деревянный пол террасы. Меня бьет дрожь. Переворачиваюсь на бок и напрягаю слух. Из дома не доносится ни звука. Ни крика, ни ударов. Полная тишина. Словно там внутри одна Вероника. Словно там никого, кроме нее не было.

Я закрываю глаза и снова открываю их, только когда слышу, как дверь снова открывается.

– Кто ты? Кто ты такая?

Она теребит кончик конского хвоста между пальцами, встревоженный взгляд мечется между мной и досками крыльца. Проследив за ее взглядом, я вижу, что они все в крови. Зрелище не самое приятное.

Слабым голосом я повторяю сказанное ранее. Вероника нагибается.

– Лео говорил что-то про соседку, которая… Это ты писательница?

Я киваю, морщась от боли. Голова раскалывается. Набухшая шишка на лбу пульсирует. Повсюду кровь.

– Пожалуйста, – умоляю я. – Не причиняй мне вреда. Не убивай меня.

– Почему ты все время это твердишь? Ты с ума сошла? – повышает она голос на октаву. – Я вызвала полицию. Они едут.

Полицию? Она вызвала полицию?

– А теперь я хочу, чтобы ты сказала мне, почему ты здесь. Почему преследуешь меня и бросаешься на меня как сумасшедшая.

Мгновение назад она казалась спокойной, но теперь снова производит впечатление безумной. Взгляд мечется. Голос дрожит.

– Лео волновался за тебя, – говорю я. – Я только хотела помочь. Помешать тебе сделать то, о чем ты будешь жалеть потом.

Она качает головой, и у нее такое выражение лица, словно мои слова – самое странное, что она слышала в жизни. Я прижимаю рукав ко лбу, чтобы остановить кровь. Несмотря на то, что я лежу на полу, меня качает.

– Что произошло? – бормочу я.

– Это ты меня спрашиваешь? Невероятно. Она меня еще и спрашивает.

Женщина скрещивает руки на груди.

– Я заметила тебя на съезде, но ты ведь ехала за мной от самого города? Ты меня напугала, ты это понимаешь? Мне пришлось спрятаться в кустах. И ты не проехала мимо. Ты припарковалась и…

Голос срывается. Взгляд перемещается с пола на мое лицо, потом опять на пол. Я чувствую, как один глаз заливает кровью.

– Я только тебя толкнула, – говорит она. – Но, видимо, недооценила силу удара. Наверно, причиной тому адреналин в крови. Ты упала и ударилась о перила головой. Думаю, у тебя рассечена бровь.

У нее что-то в руке. Предмет блестит в свете фонаря, когда она жестикулирует. Но это не нож, как я сначала подумала, а ключ. Видимо, это его она пыталась найти и роняла. Чудом мне удается приподняться и сесть. Вставать не отваживаюсь, боюсь, ноги меня не удержат. Вероника не сводит с меня глаз. Я начинаю осознавать ее слова, испуг на лице, когда она рассказывала, как пряталась от меня в кустах и убегала.

И внезапно я понимаю, что все это – одна сплошная ошибка. Филипа и рыжеволосой в домике нет. Вот почему в доме темно и тихо, вот почему не видно было других машин. Здесь только мы с Вероникой. Грудь сжимается, все плывет перед глазами…

– Мне жаль. Я обещала Лео, что я… Но мне не стоило лезть не в свое…

Чувствую, что если сейчас не лягу, то потеряю сознание, но не могу пошевелиться. Снова прижимаю руку ко лбу и пытаюсь унять кровь насквозь промокшим рукавом. От холода меня бьет крупная дрожь.

Вероника топчется на одном месте,

– В доме есть аптечка… Я могу ее принести…

– Спасибо, не нужно, – шепчу я. – Скоро пройдет.

Она пристально, прищурившись, смотрела на меня.

– Ты сказала, что Лео переживал за меня. Что ты имеешь в виду? Из-за чего ему переживать?

– Он хотел знать, что с тобой все в порядке. И куда ты уехала.

Она меняется в лице.

– Его отец должен был объяснить ему, что мы… Что я уехала сюда. Но, видимо, объяснил недостаточно хорошо. Я оставила записку.

Я осторожно киваю, избегая резких движений. Говорю, как можно медленнее, потому что мешают стучащие друг о друга зубы.

– Он только хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

Лицо женщины смягчается.

– У моего сына доброе сердце.

Время идет. Скоро прибудет полиция. Надеюсь, у них есть одеяло.

– Ты его хорошо знаешь?

Я снова киваю и добавляю, что он хочет стать писателем. Видимо, чтобы объяснить наше общение.

– Да, – говорит Вероника, – я в курсе. У него живая фантазия, у Лео, порой это доставляет ему неприятности.

Помедлив пару секунд, соседка выпрямляет спину и смотрит на меня.

– Зайди на минутку, – не терпящим возражений тоном говорит она. – Рану надо промыть. Это абсолютно необходимо.

Соседка стоит рядом, пока я пытаюсь подняться. Не предлагает помощь, но явно готова поддержать, если я снова упаду. Я тащусь за ней следом в дом, с трудом переступаю порог и оказываюсь в гостиной. Там темно и холодно, как и бывает в дачных домах, когда в них долго не приезжают, а батареи отключены. И снова меня осеняет. Здесь нет никого, кроме нас .

Вероника щелкает выключателем, и комната озаряется. Она показывает мне, где ванная, достает аптечку и наполовину полную упаковку с ватными шариками.

– Держи, – она протягивает мне один. – Мне кажется, швы не нужно накладывать. Рана неглубокая.

Склонившись над раковиной, я смываю кровь. Вероника уходит и возвращается с кофтой с длинными рукавами, флисовой толстовкой и пакетом для грязной одежды.

– У нас примерно один размер, – говорит она, не глядя мне в глаза.

Она закрывает дверь, оставляя меня одну. Я умываюсь и осторожно вытираю лицо. Набухшая шишка болит, но видно, что Вероника права. Рана широкая, но не глубокая, и кровь уже начала сворачиваться. Я выхожу из ванной комнаты, одетая в ее одежду, с пластырем на лбу, и вижу ее в кресле перед журнальным столиком с бокалом виски в руке.

– Я кое-чего не понимаю, – говорит соседка.

Она вертит бокал в руках, отчего льдинки позвякивают. После ванны мне полегчало, но теперь головокружение вернулось. Ноги меня едва держат.

– Ты меня не знаешь. Вообще не знаешь. Но, тем не менее, сочла тревогу Лео достаточно серьезной, чтобы поехать за мной сюда. Можешь объяснить почему?

В этот момент комната начинает вращаться, а в глазах темнеет. Голос Вероники доносится словно издалека, он говорит мне лечь на диван. Я чувствую, как она помогает мне прилечь. Я закрываю глаза, а когда открываю, вижу на столике перед собой стакан апельсинового сока. Каким-то чудом мне удается сделать несколько глотков и снова упасть на диван.