Каролина Эрикссон - Наблюдательница [litres]

До этого момента она не позволяла себе плакать. Она не плакала, когда узнала, что бойфренд изменял ей, не плакала, когда он ее бросил, не плакала, когда растоптал ее достоинство. Даже когда острый нож вонзался ей в плоть, она не плакала. Но в тот момент в объятьях мамы, шепчущей ей на ухо: «Это не то, что ты хочешь, ты не такая», – слезы хлынули из глаз.

Жена делает паузу и смотрит на руки. Я пытаюсь представить те немыслимые боль и отчаяние, которые она чувствовала, пытаюсь показать, что я ее понимаю, но не могу найти подходящих слов и молча жду продолжения.

Родители обнаружили рану и отвезли дочь в больницу. Каким-то образом они узнали, что она сама себе ее нанесла. Оба испытали шок, особенно папа. Он так никогда и не оправился. После того происшествия он не мог смотреть дочери в глаза и все время смотрел поверх плеча.

Мать была в отчаянии. Как они могли не заметить, что происходит с их дочерью? Они, конечно, видели, что у нее сложный период, замечали, что в последнее время она исхудала, но надеялись, что это пройдет само собой. Произошедшее будто пробудило их ото сна. В первые недели мать не отходила от дочери. Следила за тем, чтобы та ела, спала в одной с ней комнате, следила за ней круглосуточно. Время шло, жена шла на поправку. Она поступила в университет, завела друзей, к ней вернулись надежды на будущее. Но прошло много времени, прежде чем она снова отважилась кого-то полюбить. Ее романы длились недолго. Но это было до встречи со мной.

Мы смотрим друг другу в глаза.

– Ты первый человек, кому я смогла довериться, – говорит жена.

– Но ты все равно ждала много лет и ничего не говорила до того, как мы поженились. Только потом ты рассказала мне всю правду.

Она медленно кивнула:

– Я хотела рассказать правду, всю правду, много раз делала попытки, но мне было слишком страшно. Страшно, что ты перестанешь меня любить, отвернешься от меня… найдешь другую…

Я прячу взгляд, чувствую, как горит лицо. То, чего моя жена так боялась, произошло. Только сейчас до меня доходят масштабы моей измены. Я предал жену несмотря на все, через что ей пришлось пройти, несмотря на то, что знал, что измена ее первого возлюбленного чуть ее не убила. Как так вышло?

До того, как жена рассказала мне историю шрама на животе, я даже не смотрел на других женщин. Я был уверен, что мы с женой всегда будем вместе и ничто не способно разрушить связывающие нас узы. Но правда перевернула мой мир и заставила увидеть женщину, которую, как я считал, я знал, в ином свете. Теперь кто-то встал между нами, и я ничего не сделал, чтобы помешать этому. Я предал жену, изменил ей, обманул ее. Но перестал ли я любить ее? Нет, не думаю.

Мне хочется обнять ее, прижать к себе, но я вижу ее глаза и вспоминаю, как они почернели, когда думал, что она столкнет меня с края. Думаю о тревоге Анны, о вопросах о моей жене, которые она задавала по телефону. Не видишь ли ты какие-нибудь признаки склонности к насилию или желания отомстить? Сомнения снова берут надо мной вверх, и вместо того, чтобы приблизиться, я отклоняюсь назад.

– То, что ты тогда сделала с собой, то, что ты готова была сделать с бывшим парнем… Что, если в глубине души ты по-прежнему на это способна?

Она отвечает не сразу, а когда отвечает, голос у нее тихий, едва слышный.

– Были моменты, когда я сама ни в чем не была уверена. Но сейчас я знаю, точно знаю, что все так, как говорила мама. Это не то, чего я хочу. Я не такая. Но только ты знаешь, что ты чувствуешь.

Секунды переходят в минуты. Мы сидим молча. Я знаю, чего она ждет, но не могу ей дать это. Просто не могу, пока не могу, не сейчас. Наконец я поднимаю глаза и ищу ее взгляда.

– Я не знаю, чего хочу. Мне нужно время.

Я жду, что она снова разразится рыданиями. Или вернется в спальню и будет лежать там дни и ночи напролет. Но ничего подобного. Она кивает и обхватывает руками колено.

– Ладно.

Затем говорит, что нам лучше пожить раздельно. Она любит меня, но так продолжаться не может. Нам лучше побыть наедине и подумать, стоит ли нам продолжать оставаться в браке. Пожить раздельно? Она это серьезно? Да, я вижу это по глазам. Внезапно мне становится трудно дышать. Из комнаты словно пропал весь кислород. Я не знаю, чего я хочу, я ни в чем не уверен, но одно я знаю точно: я не хочу остаться один.

Жена выпрямляет спину.

– Я надеюсь, что, обдумав все, ты придешь к выводу, что любишь меня целиком. Ту, какая я есть и какой была прежде. Без страха и отвращения.

Она достает сумки и начинает собирать вещи.

И уходит.

Когда я возвращаюсь и паркую машину сестры перед домом, на дворе почти ночь. По улице идут подростки, нарядно одетые по случаю пятницы. Они расступаются передо мной, освобождая путь. Проходя мимо них, я чувствую себя мрачной тенью, точкой на фоне царящих веселья, блесток и ослепительных декольте.

На кухне семьи Сторм горит свет. В свете лампы видно двух человек, сидящих друг напротив друга. Филип и Лео. Мне любопытно, о чем они говорят. Любопытно, вызвал ли внезапный отъезд Вероники отца и сына на искренний разговор, который приведет к переменам к лучшему.

Я послала Лео эсэмэс перед тем, как завести машину.

Твоя мама в порядке. Она с тобой свяжется.

Лео ответил сразу.

Знаю. Сейчас с ней говорю.

Я поворачиваюсь к дому напротив, где уже провела половину отведенного времени. В отличие от дома семьи Сторм, в моем темно. Но сестра внутри и ждет меня. Может, даже заснула, хотя я в этом сомневаюсь. Я не звонила ей, только отправила эсэмэс. Я написала, что еду, но про книгу я не упоминала. Остается только узнать, прочитала она на самом деле или нет, подумала я, открывая входную дверь В любом случае я должна ей все рассказать. Все. Я скидываю туфли, вешаю куртку и кричу: «Эй», но никто не отвечает.

Сестра сидит в темной кухне на том же месте, где я провела столько часов. Думаю, она видела в окно, как я возвращаюсь. На столе перед ней лежит стопка листов, которые я распечатала днем. Даже в темноте от нее не скрывается, что я в чужой одежде, а на лбу – пластырь, и сестра спрашивает, что случилось. Но голос у нее отсутствующий, как будто мыслями она где-то далеко.

Я осторожно кладу ключ на столешницу. Сомнений в том, что она все прочитала, не осталось. Как и вопроса, поняла ли она, о ком я писала.

– Сколько ты прочитала, прежде чем поняла?

– Прежде, чем поняла, что речь идет о тебе и Петере?

Я киваю.

– Я догадалась, когда прочитала о… шраме.

Меня тянет прижать руку к животу, кончики пальцев так и чешутся, и я борюсь с этой старой привычкой. Больше мне нечего скрывать. Правда вышла наружу. Я сама ее выпустила.

– Только ты мне сказала, что это следы операции по удалению аппендицита. Думаю, выдумка про колючую проволоку со мной бы не прошла.