Каролина Эрикссон - Наблюдательница [litres]

– Ты упоминала, что чувствовала, что у нас не все в порядке. Еще до того, как мы расстались. Ты звонила с расспросами, но я всегда уходила от ответа, меняла тему. И тот ремонт в подъезде… о котором я все время твердила. С ним тоже не все просто…

Сестра вынимает косточку от оливки изо рта и кладет на край тарелки.

– Я слушаю, – говорит она.

Я рассказываю о лифте. Из-за ремонта его отключили, но проверка позднее показала, что двери на восьмом этаже все равно открывались. На нашем этаже. Петер собирался на работу, совершенно забыв об объявлении про отключенный лифт. Он по привычке нажал кнопку, двери раскрылись, муж сделал шаг вперед… В последнюю секунду он остановился, увидев, что под ногами у него пустая шахта.

На несколько секунд время останавливается. Потом сестра поднимается, подходит к столешнице и берет стопку бумаги. Листает, пока не находит нужное место. И начинает читать вслух:

« Я шатаюсь на краю, оборачиваюсь, встречаюсь с ней взглядом. Эти глаза когда-то встретились с моими перед алтарем крошечной деревенской церквушки. Тогда они были полны жизни, полны любви. Теперь же потемнели от ненависти. Выражение ее глаз говорит о жажде мести. И я вижу на ее лице решимость, целеустремленность, которой давно уже не наблюдал. И только сейчас меня посещает мысль: то, что происходит, то, что произойдет – никакая не случайность. Моя жена выжидала. Желала мне смерти. Я столько волновался за нее… а теперь понимаю, что волноваться нужно было за себя ».

Она вопросительно поднимает бровь, будто проверяя, там ли она остановилась Я киваю, сестра склоняется над столом. Свет от свечей дрожит на ее лице.

– Что произошло на самом деле?

Я пристально разглядываю косточки оливок у нее на тарелке.

На самом деле я стояла за дверью и смотрела на Петера сквозь замочную скважину, как я делала каждое утро. Он не знал, что я там, не знал, что я за ним слежу. Как только он выходил из квартиры, я подбегала к двери. И гадала, идет ли он на работу или на встречу с ней . Мой взгляд был прикован к его спине. Я не могла отвести взгляда, пока за ним не закрывались двери лифта. Но в то утро случилось кое-что неожиданное

– Я слышала, как двери лифта разъехались, видела, как Петер сделал шаг вперед и застыл. В ту же секунду я вспомнила о ремонте и о том, что лифт отключен. Я распахнула дверь и бросилась к мужу. Все произошло так быстро…

Я замолкаю. Напряжение нарастает. Сестра поднимает следующий лист и зачитывает вслух. Может, ей так проще, может, она думает, что текст создает дистанцию между нами и реальностью, хотя каждое слово в нем написано мною.

«Все происходит быстро, но каждое мгновение длится вечность. Она подходит ближе, становится совсем рядом. Поднимает одну руку, потом другую. Сейчас я упаду и разобьюсь. Сейчас все закончится.

Раз, два, три.

Сейчас».

Она смотрит на меня.

– Так Петер считал, что ты готова его убить из мести? Что ты выбежала на лестничную клетку, чтобы столкнуть его в шахту лифта?

Сыр бри начал плавиться, к вину сестра даже не притронулась. Я смотрю ей прямо в глаза.

– А ты что думаешь? Что я собиралась сделать?

Сестра откладывает стопку бумаги и на долю секунды опускает взгляд. Потом смотрит на меня и ровным голосом произносит:

– Я знаю тебя, Элена. Ты бы никогда никого не убила.

Сестра накрывает мою руку своей и легонько сжимает. Я смотрю на ее пальцы.

– Нет, не убила бы.

Я во многом не уверена. Не знаю, что было бы, если бы мама с папой не вернулись домой раньше времени в тот вечер пятнадцать лет назад. Не знаю, хватило ли бы сил в моем состоянии добраться до дома новой девушки Томаса и осуществить тот зловещий план. Я никогда не узнаю, была ли способна пустить в ход нож и молоток не только в целях угрозы. Сейчас мне непонятно даже, как я могла сама нанести себе рану и зашить ее, как мне вообще такое пришло в голову, и как я не потеряла сознание от боли.

Но есть вещи, в которых я уверена. Я знаю: то, что я сделала с собой, было ужасно, чудовищно, бесчеловечно, и всю жизнь шрамы на животе будут напоминать мне об этом поступке. Когда Петер признался в измене, я хотела причинить ему вред, даже убить его, знаю, что мои фантазии становились пугающе реалистичными. Но также знаю, что когда я увидела его в то утро на лестничной клетке – беспомощного на краю пропасти – я могла думать только об одном – что должна его спасти. По выражению глаз Петера при виде меня понятно было, что он ожидал худшего.

Сестра выливает вино и вместо него наливает нам воды. Я подношу бокал ко рту и опустошаю его в несколько глотков.

– Так весь этот текст, который ты написала, это попытка… своего рода…

Сестра водит рукой в воздухе, пытается выразить свои мысли. Я поворачиваюсь к окну и смотрю во двор. На кухне дома напротив темно. Ни Лео, ни его отца не видно.

– Я снова начала писать после того, как увидела что-то, что напомнило мне о нашем с Петером браке. Сперва мне нужно было просто излить все, что было у меня на душе, на бумагу. Но потом… потом все изменилось.

Сестра следит за моим взглядом. Я знаю, о чем она думает. При чем тут соседи, о которых я ей рассказывала по телефону. Она поднимает руку, трогает пластырь у меня на лбу, спрашивает, что случилось и куда я ездила сегодня вечером. Но я не хочу пока об этом говорить. Не хочу рассказывать о том, что перепутала собственную жизнь с жизнью людей из дома напротив. Не могу объяснить. Я сама еще не поняла, как это произошло. Нужно подождать, пока сознание прояснится, пока все встанет на свои места.

– Когда Петер позвонил, – продолжаю я, – когда я поняла, что он хочет сохранить брак, книга стала меняться. Я думала, что если запишу на бумаге все, что произошло, ничего не утаивая, как бы ужасно это ни было, то смогу понять и простить Петера. И прежде всего – понять и простить себя саму. Только так у нас появится шанс спасти наш брак.

Сестра поднимает тарелку и протягивает мне. Я кладу кусочек пармской ветчины в рот. Знаю, что голодна, но все равно не чувствую голода.

– Мама всегда говорила, что работа – лучшее лекарство. Недавно ты тоже повторила ее слова.

Она жует печенье.

– Да, я не забыла. Как и о совете, что надо копать там, где стоишь.

– На этот раз я в буквальном смысле это и делала.

Мы какое-то время сидим молча, потом я продолжаю:

– С тех пор как умерла мама, я боялась, что что-нибудь случится, что я снова окажусь в сложной ситуации. Боялась своей реакции. Боялась, что снова потеряю контроль над своими чувствами и поступками. А потом Петер изменил мне, и произошло то, чего я так боялась. Я снова оказалась у опасной черты, но на этот раз ее не переступила. Я не сделала ничего, что заставило бы маму стыдиться за меня.