Саманта Даунинг - Моя дорогая жена [litres]

Если бы я собирался длительное время истязать человека, но не убивать его, я бы сначала изучил, как это делать. И начал бы я с просмотра телесных повреждений на медицинских веб-сайтах.

Как бы глупо я себя ни чувствовал, надеясь, что свидетельства подобных поисков могут сохраниться в планшете, я решаю проверить все еще раз. Потому что представляю, каким глупцом я бы себя почувствовал, если бы не стал этого делать… а доказательства все-таки оказались в планшете.

Я нахожу его в столовой Кеконы – на столе, достаточно большом, чтобы за ним разместились шестнадцать человек. И этот стол кажется мне вполне подходящим, чтобы за него сесть и изучить планшет жены в очередной раз. Я проверяю каждый сайт, ищу хоть что-нибудь о пытках и удушениях, об ожогах горячей водой и маслом, о внутреннем кровотечении и порезах на веках. И даже об ожогах окурками, что абсолютно нелепо, поскольку Миллисент отказывается даже приближаться к курящему.

И, конечно, я ничего не нахожу.

Жена читала, как долго лечится растянутое сухожилие. И искала информацию о желудочно-кишечных расстройствах – об их причинах и принимаемых в таких случаях мерах.

И больше ничего.

Ничего об истязаниях и физических увечьях, ничего полезного. Мне не стоило надеяться, что я что-то накопаю.

В сердцах я отталкиваю планшет, и он скользит по столу. Моя мгновенная реакция – проверить, не поцарапал ли он обеденный стол Кеконы. Как будто это важно! Но я все же проверяю. Встаю и осматриваю стол, проводя пальцем по дереву. И в этот миг мое внимание привлекает что-то на экране планшета.

На нем все еще высвечивается страница о расстройстве желудка. Справа – список возможных причин. И одна из строчек выделена не синим, а красным цветом. Потому что ссылка по ней была кликнута.

Глазные капли.

Тетрагидрозолин – активный ингредиент в каплях для глаз, избавляющий их от покраснения. Но если такие капли проглотить в большом количестве, это может вызвать серьезные проблемы. Они понижают кровяное давление и могут привести некоторых людей даже в кому. Или убить их.

А вот прием внутрь малого количества препарата вызывает расстройство желудка и рвоту. Без повышения температуры.

Глазные капли принадлежат Миллисент.

И она давала их Дженне.

Нет!

Невозможно!

От этой мысли мне становится физически плохо. Дженна – наш ребенок, наша дочь. Это не Линдси или Наоми. Она – не та, кого можно истязать.

Или та? Может быть, Дженна ничем не отличается от Линдси или Наоми? Для Миллисент?

У моей дочери нет проблем с желудком.

У нее есть мать, которая ее травит.

У меня возникает острое желание убить Миллисент. Пойти домой, убить свою жену и покончить со всем этим. Настолько я разъярен.

Это совсем другое чувство. Раньше я никогда не думал прямо: «Я хочу убить женщину» или даже «Я хочу убить именно эту женщину». Мое желание было не столь четко сформулированным. Оно было связано с Миллисент, касалось нас обоих. И то, чего я ждал от его исполнения, было намного сложнее.

Теперь все просто. Предельно просто. Я хочу, чтобы моя жена умерла.

Я направляюсь к входной двери без шляпы, без всякой маскировки и без какого бы то ни было оружия. Я разъярен, я переполнен отвращением, и меня не волнует, есть ли у меня план. Моя рука уже сжимает дверную ручку, когда я сознаю, насколько я глуп. Насколько глупым я был всегда.

Я, наверное, мог бы пробраться по Хидден-Оуксу, не будучи замеченным. Большинство людей полагают, что я в бегах, а не скрываюсь с ними по соседству. И я мог бы зайти в свой дом – ведь у меня имеется от него ключ.

А там, в моем доме – моя жена. Которая, как я убедился – монстр. Как самый настоящий Оуэн.

А еще там мои дети. И они считают убийцей меня, а не Миллисент. Для них монстр я. И все, что я увижу, – это их реакцию, когда я убью их мать.

Я не открываю дверь.

И план мне не нужен. Мне нужны доказательства, улики. Потому что в телерепортажах уличают пока только меня.

Моя ДНК. Хотя это и не должно было стать для меня «сюрпризом», но Миллисент не перестает меня поражать. Я говорил это с момента нашего знакомства.

Ей удалось оставить образцы с моей ДНК по все церкви Хлебов Жизни. Мой пот обнаружен на входной дверной ручке, на замке в подвале и даже на лестничных перилах. Как будто у жены была целая бутылка с моим потом, и она разбрызгала его повсюду.

Пятнышко моей крови найдено на полках у стены.

На наручниках тоже пот.

Кровь на цепях и грязи.

Миллисент постаралась, чтобы все выглядело так, будто я вымыл большую часть помещения, но пропустил несколько мест.

Все это объявляет на своей пресс-конференции в середине дня Клэр. Я официально переведен из фигуранта дела в подозреваемого. Единственного подозреваемого.

Клэр даже говорит, что я «возможно, вооружен и очень опасен».

Насмотревшись и наслушавшись за несколько часов всевозможных экспертов, репортеров и бывших друзей, словоохотливо распинающих меня, я, наконец, покидаю дом Кеконы. Я выезжаю из Хидден-Оукса в мир, где любой меня может узнать или не узнать.

Проехав через город, я миную свою любимую кофейню. Но не останавливаюсь, а проезжаю еще десять милей по автомагистрали между штатами до другой кофейни этой же сети, в которой имеется такой же автомат для самообслуживания. С бейсбольной кепкой на голове и почти недельной щетиной на лице, я захожу внутрь и беру себе кофе.

Молодой парень за прилавком не отрывает глаз от своего мобильника. Это даже немного разочаровывает меня.

Но и слегка приободряет. Не все люди в мире ищут меня. Может, я смог бы даже поесть в ресторане, закупиться в торговом центре и посмотреть кино прежде, чем кто-нибудь меня узнает. Я просто не хочу ничего этого делать.

Я снова в Хидден-Оуксе. Какая-то незримая сила заставляет меня проехать мимо своего дома. На лужайке нет никаких игрушек, и приветственная табличка на двери снята. Жалюзи спущены, занавески зашторены.

Не купила ли Миллисент еще один пузырек с глазными каплями? – задаюсь я вопросом.

А еще мне интересно – травила ли она еще кого-нибудь, кроме Дженны?

Я тоже несколько раз ощущал недомогание. Если Миллисент способна сделать больной свою дочь, то она может поступить так с любым человеком.

Но я не вхожу внутрь дома. Пока еще рано. Я возвращаюсь в дом Кеконы. Полиция меня там не встречает. Все выглядит так, как и было.

Рука тянется выключить телевизор. Мне нужен отдых. И все-таки я снова слушаю новости.

Практически по всем каналам говорят о ДНК. И только Джош – исключение. Он снова в статусе репортера, интервьюирует криминалиста-паталогоанатома. Голос этого человека не раздражающий, но несколько занудный, как у профессора, читающего лекцию. По крайней мере, пока он не доходит до порезов бумагой на теле Наоми.