Саманта Даунинг - Моя дорогая жена [litres]

Через несколько минут и выхожу из ее комнаты и притворяю за собой дверь.

Рори раскинулся на кровати – руки-ноги в разные стороны. Хотя не все. Одна рука – та, что растянута, прижата к боку. Он спит с приоткрытым ртом, но не сопит, что самое странное. Я смотрю на него так же, как смотрел на Дженну, запоминая все детали и надеясь, что мой сын вырастет в более хорошего человека, нежели его отец, и никогда не встретит женщину, похожую на Миллисент.

Я не могу винить его за то, что он все рассказал своей матери. Я виню только себя. За Петру, за то, что взял сережки. За все.

Я покидаю комнату сына, бесшумно закрываю дверь и продолжаю путь по коридору. Я представляю себе Миллисент в постели, свернувшуюся под одеялом, со своими рыжими волосами, рассыпавшимися по белой подушке. Я даже слышу ее долгие вдохи, которые она делает в глубоком сне. И вижу шок в ее глазах, когда она просыпается и чувствует на своем горле мои руки.

Потому что я собираюсь убить свою жену.

Когда Миллисент узнала, что я ей изменил, она поняла свое слабое место.

Сегодня вечером я понял свое слабое место.

Я дохожу до закрытой двери спальни и, пригнувшись поближе, прислушиваюсь. Ни звука. Открываю дверь, и первое, что я вижу – постель.

Пустая.

Мой первый инстинктивный порыв – проверить за дверью. Возможно, потому что я знаю: Миллисент способна ударить в спину.

За дверью никого.

– Наконец-то.

Ее голос доносится из другого конца комнаты. Я вижу тень, ее силуэт. Миллисент сидит у окна, в темноте. И смотрит на меня.

– Я знала, что ты придешь, – произносит она.

Я делаю несколько шагов вперед, но не подхожу к ней слишком близко.

– Конечно. Это то, что ты делаешь всегда.

– Возвращаюсь домой?

– Тебе больше некуда идти.

Правда ударяет, как пощечина. Но еще хуже то, что я могу слышать ее улыбку. В спальне слишком темно, чтобы я ее увидел – пока Миллисент не поворачивается к свету и не встает. На ней длинная хлопчатобумажная ночная сорочка. Она белого цвета и обвивает ее ноги. Я не ожидал, что жена не будет спать. И не взял с собой никакого оружия.

А она вооружилась.

В руке Миллисент револьвер, смотрящий дулом в пол. Она не наводит его на меня. Но и не прячет.

– Значит, таков твой план? – спрашиваю я, указывая на револьвер. – Убить меня якобы из самообороны?

– А разве ты заявился сюда не для того же? Ты собрался убить меня?

Я поднимаю обе руки. Пустые.

– Разве похоже?

– Ты лжешь.

– Я? Может, я просто хочу поговорить.

Миллисент ухмыляется.

– Ты не можешь быть настолько глуп. Был бы ты идиотом, я бы за тебя не вышла.

Между нами кровать. Королевского размера. Смогу ли я перепрыгнуть через нее, прежде чем она поднимет револьвер и выстрелит? Похоже на то.

– Ты ведь так и не нашел инструкцию по действиям в экстренных ситуациях, да? – спрашивает Миллисент.

Я ничего не отвечаю.

– Эту дешевую маленькую сережку передал мне Рори, – говорит жена. – Он думал, что ты мне изменяешь. Но потом решил, что ты тайком отлучался из дома, чтобы убивать женщин. Я, конечно, не сказала ему, что его первое предположение было верным.

Я мотаю головой, пытаясь понять.

– Зачем…

– Я оставила ту женщину в живых, чтобы все узнали, какой ты лживый ублюдок! – восклицает Миллисент.

Петра.

Петра до сих пор жива, потому что у нее со мною был секс. Но она никогда не узнает об этом.

– Ты хоть понимаешь, – говорит Миллисент, – как долго придется теперь лечиться нашему сыну?

Я не в состоянии постичь безумие всего, что она наделала.

– Почему ты просто не оставила меня? Зачем ты все это творишь?

– Что я творю? Веду хозяйство, забочусь о детях, стараюсь, чтобы жизнь текла гладко? Слежу за семейным бюджетом и готовлю всем есть? Или ты намекаешь на Оуэна. Потому что изначальный план состоял в том, чтобы его сюда вернуть. Ради нас , – Миллисент делает шаг к кровати, но вроде бы не собирается ее обходить.

– Не…

– И ты с такой готовностью пошел на это. Мне почти ничего не пришлось делать. Это ты убил Холли, а не я.

– Она же тебе угрожала. Она угрожала нашей семье.

Миллисент откидывает голову назад и заходится смехом. Она смеется надо мной.

Я смотрю на жену и вспоминаю все истории, которые она рассказывала мне о Холли. Раны, несчастные случаи, угрозы, порез на руке, между большим и указательным пальцами. Фрагменты перестраиваются у меня в голове, как части пазла, собранного неверно. Миллисент все это делала сама! Сама себе! А на Холли сваливала вину.

– О Господи, – бормочу я. – Холли ведь никогда не была тебе угрозой, так?

– Моя сестра была слабой, плаксивой девчонкой. Она заслуживала все, что я с ней делала.

– Она подстроила аварию, потому что это ты глумилась над ней, а не она над тобой, – говорю я.

Миллисент улыбается.

И мой пазл мгновенно складывается. На сердце тяжело так, что кружится голова. Миллисент подставила свою сестру так же, как подставила меня.

Она всегда третировала и истязала людей. Свою сестру. Линдси, Наоми.

Дженну. Возможно, она травила дочь не только за тем, чтобы убрать меня с дороги.

И меня. Возможно, когда мне бывало плохо, виной тому тоже была Миллисент.

Потому что ей нравится причинять людям боль.

– Ты – чудовище, – шепчу я.

– Забавно это слышать, потому что полиция считает чудовищем тебя, – парирует она.

На ее лице появляется торжествующее выражение. Впервые за все время я замечаю, до чего она уродлива. И не могу поверить, что считал ее прежде красавицей.

– Я нашел глазные капли, – говорю я. – В кладовке.

Глаза Миллисент вспыхивают.

– Ты травила нашу дочь!

Этого она не ожидала. Она не думала, что я догадаюсь.

– Ты и в самом деле сумасшедший, – говорит мне жена. Уже чуть менее уверенным тоном.

– Я прав! Ты хотела, чтобы ей было плохо!

Миллисент мотает головой. Уголком глаза я замечаю какое-то движение. И кидаю взгляд на дверь.

Дженна.

Она стоит на пороге в своей оранжево-белой пижаме. Волосы торчат в разные стороны, глаза широко распахнуты. Не сонные. И смотрят на мать.

– Ты хотела, чтобы мне было плохо? – спрашивает Дженна. Таким тоненьким и тихим голоском, как у ребенка, только начинающего ходить. Ребенка с разбитым сердцем.

– Конечно же, нет, – говорит Миллисент. – Если тебя кто и травил, так это – твой отец.

Дженна поворачивается ко мне. Ее глаза полны слез.

– Папа?

– Нет, малыш. Я этого не делал.

– Он лжет, – заявляет Миллисент. – Он травил тебя, и он же убил всех тех женщин.

Я гляжу на Миллисент, не понимая, на ком я женился. В ответ она злобно прищуривается на меня. Я оборачиваюсь к дочери:

– Она подмешивала в твою еду глазные капли, чтобы тебя тошнило.

– Ты сумасшедший, – шипит Миллисент.