Мо Хайдер - Токио

Я не дышала. Она бы услышала мое дыхание. Она так настроилась на поиск, что почуяла бы, как поднимаются волоски у меня на коже, как расширяется артерия и даже как движутся мысли в моей голове. Чимпира топтался в дверях, глядя на Огаву, она же повернула голову — сначала в мою сторону, потом на деревья, затем — в противоположном направлении, к воротам. Немного поколебавшись, пошла по саду, то и дело останавливаясь, оглядываясь по сторонам. Зашла на мгновение в туннель и пропала в снежном вихре; потом я услышала, как заскрипели ворота. Снежная пелена расчистилась, и я увидела, что она в задумчивости стоит у ворот, положив руку на засов.

— Ну что? — прошептал чимпира, в его голосе была заметна нервозность. — Что-нибудь видите?

Медсестра не ответила. Потерла пальцами засов, затем поднесла их к носу и понюхала, немного открыв рот, словно пробуя запах на вкус. Сунула голову в ворота и выглянула на улицу. И тут меня озарило: нет следов, на снегу нет следов. Она поймет, что я никуда не вышла…

Я сунула мешок в куртку, застегнула молнию, положила в карман камень и медленно, словно тень, скользнула мимо деревьев к висевшей на петлях разбитой решетке. Окно, насколько я заметила, было приоткрыто. Я подтянулась, схватилась за раму для удержания равновесия и перетащила себя через открытый участок снега на ветку, лежавшую возле стены. Постояла, покачиваясь. Горячее дыхание затуманило стекло. Я обтерла его и, увидев собственное лицо, отраженное там, в испуге чуть не попятилась. Медленно, медленно, сосредоточься. Обернулась, прищурилась. Огава не двигалась, по-прежнему стояла спиной ко мне, внимательно, неторопливо оглядывала улицу. Чимпира вышел из дверей и смотрел на нее. Он тоже стоял ко мне спиной.

Я стала медленно открывать окно. Приподняла раму, чтобы не скрипела. Но в этот момент медсестра меня услышала, повернулась и посмотрела в том направлении, откуда пришла. Ее голова поворачивалась очень медленно.

Ждать я не стала. Сунула ногу в проем и, согнувшись, вскочила в темноту. Застыла на месте, испугавшись шума, который устроила. Встала на четвереньки, дожидаясь, пока замрет эхо в запертых старых комнатах. Где-то в темноте я слышала беготню крыс. Пошарила в кармане, включила фонарик, прикрыла его рукой, оставив слабый пучок света, и огляделась. Пространство вокруг меня слегка ожило: комната была маленькой, с холодным каменным полом и грудами мусора. Впереди, в нескольких футах, был дверной проем. Я посветила туда фонариком — увидела безликое пространство, ведущее в глубину дома. Выключив фонарик, я поползла, как собака, продираясь сквозь пыль и паутину. Сначала просунула в проем голову, потом все остальное, забиралась все глубже и глубже, пока не очутилась в лабиринте комнат, в которых, как я была уверена, они меня никогда не найдут.

Остановилась, оглянулась назад. Я слышала только стук моего сердца. Ты меня видела! Ты меня видела») Молчание. Где-то в темноте послышалось ритмичное кап-кап-кап, и запах, сильный запах стоячей воды и разложения.

Я скорчилась. Казалось, прошла вечность. Наконец осмелилась включить фонарик. Луч осветил разбитую мебель, балки, свалившиеся с потолка, конфетти из осыпавшейся известки. Я могла бы спрятаться здесь навечно, если бы захотела. Руки дрожали. Я вытащила из-под куртки мешок. Я думала, это будет что-то тяжелое, похожее на глину, но пакет оказался очень легким. Казалось, там лежит бальзамник или высушенная кость. Я сунула пальцы внутрь и обнаружила нечто, обвязанное лентой, поверхность гладкая, напоминавшая на ощупь пергамент, толстый и блестящий. Кровь недолго задержится на такой поверхности. Я постояла, прислонившись к стене и тяжело дыша, потому что мысль о том, что я держу, была для меня непереносима. Я взялась за конец ленты, потянула ее и тут услышала где-то в отдалении красноречивый звук — скрежет металла о металл. Кто-то открывал окно, в которое я забралась.

Я сунула пакет под куртку и в темноте, натыкаясь на предметы, стала пробираться вперед. Из груди со свистом вырывалось дыхание, от стен отлетало эхо. Одна комната следовала за другой, я бездумно спешила вперед. Висели ряды кимоно, неподвижные, как мертвецы, стояли низкие столы, накрытые для обеда. Жизнь остановилась здесь в тот день, когда умерла мать хозяина. Я забрела в неведомые глубины, когда поняла, что дальше идти некуда. Я очутилась в кухне. У одной стены стояла мойка и плита западного образца. В другой стене дверного проема не было. Выхода нет. Я в ловушке.

Волосы на голове встали дыбом. Я поводила фонариком по стенам, осветила клубки паутины, осыпающийся потолок. Луч света заиграл на хлипкой дверце буфета, я, пошатываясь, подошла к нему, взялась за замок, ноги от страха пританцовывали. Дверца открылась с громким стуком, разнесшимся по нескольким комнатам.

Я сунула внутрь фонарик и увидела, что это не буфет, а дверь, которая открывалась на прогнившую лестницу, спускавшуюся в темноту. Я вошла и тщательно закрыла за собой дверь. Спустилась на две ступеньки, цепляясь за шаткие перила. Опустилась на корточки и посветила фонариком. Это был маленький подвал, примерно пять футов на десять, стены из толстых каменных плит. На высоте головы на ржавых кронштейнах уложены полки, а на них десятки старых стеклянных банок с коричневым содержимым. Внизу — толстый ковер из бледно-розовых водорослей. Ступени вели в стоячее озеро.

Я оглянулась на закрытую дверь, прислушалась. В комнатах, которые я прошла, было тихо. Вспомнила, что на улице я не оставила никаких следов, потому что наступила на ветку, а в кустарнике следов не разглядеть. Может, они меня не слышали. Может, просто по привычке проверяли все окна. «Ну, пожалуйста, — подумала я. — Пожалуйста». Я направила свет фонаря, оглядывая подвал. Из трещины в стене стекала струйка коричневой воды. Джейсон говорил мне, что трубы на улице треснули во время землетрясения и залили подвал. По зеленым и рыжим пятнам можно было проследить изменение уровня воды за несколько лет. Луч выхватил низкую кирпичную арку. Я наклонилась к воде и направила свет вверх. Это был затопленный туннель — до потолка оставался какой-нибудь дюйм. Туннель уходил в глубь дома. Невозможно будет…

Я замерла. В задних комнатах громыхнуло: похоже, с окна сорвали решетку.

Я задышала часто, как собака. Удерживая перед собой фонарь, как оружие, я вскочила в воду. Она закачалась вокруг меня, словно я наступила на живот спящего человека, словно потревожила то, что несколько лет было неподвижно. Вода была ледяной. Я сжала челюсти и невольно подумала о таинственных плавниках и пастях и о том, что это место, возможно, чье-то логово. Я подумала о японском вампире, гоблине Каппа, о водоплавающем хищнике, который хватает беспечных пловцов за ноги, высасывает из них кровь и бросает обескровленную оболочку на берег реки. Слезы щипали глаза, но я шла вперед.