Камилла Гребе - Оцепенение

Почти взрослый.

Годы так быстро пролетели.

Кто-то кладет мне руку на плечо. Я оборачиваюсь.

Это Стина Свенссон, заведующая магазином. Женщина лет шестидесяти с ярко-рыжими волосами и загорелой кожей после солярия.

– Вижу, дела идут хорошо, – отмечает она. – Ты любезна с покупателями. Это очень важно.

– Спасибо, – благодарю я с улыбкой, чувствуя, как горят щеки.

Кто-то прокашливается, я отвожу взгляд от Стины, но вместо крупной женщины передо мной стоят двое полицейских в униформе.

– Пернилла Стенберг? – спрашивает полицейский постарше. На вид ему под пятьдесят. У него пивной животик и волнистые седые волосы.

– Да?

– Мы из полиции, – сообщает он, хотя это и так понятно. – Мы хотели бы поговорить с вами о вашем сыне Самуэле. У вас будет несколько минут?

Сердце уходит в пятки.

– С ним что-то случилось? – шепчу я. Стина легонько сжимает мне плечо.

Полицейские переглядываются.

– Нет, мы тут по другому поводу, – отвечает полицейский помоложе и проводит рукой по козлиной бородке. – Мы можем поговорить наедине?

Мы стоим на складе среди коробок, нагроможденных одна на другую. Тут тесно, пахнет мокрым картоном и гнилыми фруктами.

– Вчера около девяти вечера вашего сына видели в компании опасных преступников в промышленном районе к югу от Фруэнгена, – сообщает полицейский постарше, пытаясь поймать глазами мой взгляд. – У нас есть все основания подозревать, что эти лица торгуют наркотиками и что ваш сын тоже вовлечен в эту торговлю.

– О нет , – шепчу я, чувствуя, как меня шатает. Делаю глубокий вдох, опираюсь руками о колени. Голова кружится, в ушах шумит.

Слова полицейского не вызывали у меня шок, нет. Я, конечно, старомодна, но я не дура. Я сразу поняла, что было в пакетиках у Самуэля, и давно уже заметила, что он откуда-то берет деньги. Естественно, я его спрашивала, но он выдумывал разные подработки, а дорогая одежда, по его словам, вся из аутлетов.

Полицейский неуклюже поглаживает меня по плечу.

– Послушайте. Самуэль еще молод. Еще можно вмешаться и помочь ему. Но для этого нам нужно его найти. Вам известно, где он?

Я выпрямляюсь, смотрю ему в глаза, опираюсь на пирамиду из коробок, которая угрожает обвалиться под моей тяжестью.

Медленно качаю головой.

– Нет, не знаю. Я выставила его из дома в воскресенье. Нашла кое-что…Что-то, что…

На мгновение думаю, не солгать ли, но ложь – это грех. Если Самуэль сделал что-то противозаконное, то должен понести наказание, искупить свой грех.

– Не знаю, что это было, – продолжаю я. – Похоже на белый порошок в маленьких пластиковых пакетиках. Я решила, что это наркотики, и выгнала его из дома. С тех пор я ничего от него не слышала.

Как я ни стараюсь, не могу удержать слезы. Они ручьем текут по щекам, размазывая макияж, который я так старательно наносила утром перед зеркалом в ванной.

Полицейский не обращает внимания на мои слезы, но мягко спрашивает:

– Что вы сделали с пакетиками?

– Выбросила. В мусоропровод.

Возникает пауза. Я вижу, как полицейские переглядываются. Наверняка думают, что я чокнутая. Чокнутая мать-неудачница, не способная даже на такую малость, как воспитать из сына законопослушного гражданина.

– Ладно, – говорит полицейский. – В помойке они вряд ли кому-то навредят. Когда это было?

– В воскресенье. В половине восьмого. Так мне кажется. Я не смотрела на часы, но помню, что сразу после этого приехал мусоровоз. Я подумала, что странно, что он приехал так поздно, да еще и в воскресенье. Они теперь забирают мусор крайне нерегулярно. Видимо, какие-то проблемы с ключами…

Старший полицейский прокашливается. Судя по всему, проблемы с вывозом мусора в Фруэнгене его мало интересуют.

– У вас есть представление, куда он мог пойти? Может, к родственникам?

– Его отца нет в живых, – отвечаю я коротко. – Дедушка в больнице. Других родственников у нас нет.

У меня ноет в груди при мыслях об отце.

У него рак, он умирает в хосписе. Я пыталась заставить Самуэля навестить дедушку, объясняла, что ему недолго осталось, но Самуэль категорически отказался.

Не знаю, страшно ли ему или просто плевать.

– А друзья?

Качаю головой.

– Нет, хотя… У него есть один друг. Лиам. Лиам Линдгрен. Он живет по-соседству. Дом номер восемь по нашей улице, если я не ошибаюсь. Они дружат с детства. Помню, уже в первом классе они были не разлей вода. Но вряд ли он ночует там. У них тесно. И собаки. Две или три. Не помню точно, но больше одной. Ой, что я говорю, у них две собаки. Крупная сдохла весной. Что-то с желудком. У собак такие чувствительные желудки.

Я замолкаю.

В который раз напоминаю себе, что не стоит столько болтать, особенно о всякой ерунде, которая не интересна полиции. Какое им дело до собак Лиама.

Полицейский достает визитку и кладет мне в руку.

– Позвоните, если он с вами свяжется. Мы хотим ему помочь, но нам надо с ним поговорить.

Я киваю и утираю слезы тыльной стороной ладони. Потом поправляю блузку и открываю дверь в торговое помещение.

Полицейские идут к выходу, а я остаюсь стоять в дверях склада.

Стина и крупная женщина все еще стоят у кассы и смотрят на меня во все глаза.

Компьютер Малин пикает, и она склоняется к нему. Стучит по клавишам, наклоняется еще ближе.

Мы два часа изучали всю информацию о Юханнесе Ахонене. Малин проверила стандартные источники – мобильного оператора, банк, перерыла все социальные сети и составила список друзей и родственников.

– Судмедэксперт написал, – сообщает она, хмуря брови. И через пару секунд: – Это он. Покойный Юханнес Ахонен.

– Это с самого начала было ясно, – комментирует Дайте. – Дай глянуть.

Он придвигает к себе ноутбуки читает письмо, поглаживая бороду.

– Черт побери , – бормочет Малин, и на секунду я вспоминаю наш импровизированный участок в бывшем продуктовом магазине в Урмберге, мороз, кусающий щеки, и поросший елями Урмберг.

Черт побери.

Любимое ругательство Андреаса. Неудивительно, что теперь, когда они живут вместе, Малин тоже им заразилась.

– Бедная Туула Ахонен, – продолжает Малин. – Несчастная женщина.

Перед глазами возникает мать Юханнеса, вся в слезах, покачивающаяся взад-вперед на пуфике в квартире в Юрдбру.

Мне бы тоже хотелось, чтобы это был кто-то другой.

Но такое случается редко.

А если и случается, то у Кого-то Другого тоже есть родители и друзья, ничего с этим не поделаешь.

Мы сидим в небольшой переговорной с видом на парк. Солнце почти село, в парке темно. Видно людей, выгуливающих собак, и компанию, устроившую пикник на большом красном покрывале.

Мы с Малин переглядываемся, но молчим. Дайте невозмутимо продолжает читать. Время от времени хмыкает, словно соглашаясь со словами судмедэксперта.