Линкольн Чайлд - Город вечной ночи [litres]

Градски стал прокручивать запись вперед, и теперь дверь открылась и из нее вышел человек.

– Остановите, – снова попросил д’Агоста и уставился на экран. Кадр был на удивление четким. – Это наш человек, да? Он последним вышел из кабинета, после него остались мертвые тела. Это точно должен быть он. – Он посмотрел на Пендергаста, почти готовый услышать возражения.

Но нет, Пендергаст сказал:

– Ваша логика безупречна.

– И посмотрите, что он несет. В такой ящик уместится и меч, и две головы! И время точно соответствует времени смерти, указанному судмедэкспертом. Черт побери, это он!

– Похоже, это не вызывает сомнений.

– Но кто он? – Д’Агоста повернулся к Градски. – Вы видели его прежде?

Градски прокрутил кадр туда-сюда, выделил лицо человека, увеличил, усилил резкость с помощью программы:

– Знакомое лицо. Кажется, он здесь работает. Черт, это же Макмерфи!

– Кто он такой?

Градски нажал клавишу, и на экране появился файл с личными делами сотрудников. Там обнаружилась фотография этого человека, его имя – Роланд Макмерфи, помощник вице-президента – и все его личные данные: телефон, адрес на Колумбус-авеню, всё.

– Вот он, наш парень.

Наконец-то! Д’Агоста с трудом сдерживал торжество в голосе.

– Мм, – промычал Градски. – Я так не думаю.

– Что вы имеете в виду?

– Макмерфи? Я вообще не могу представить его в такой роли. Он один из тех нескладных парней, ну вы понимаете, с двойным подбородком, ипохондрик, коллекционер бабочек, виолончелист, всегда спешит, будто боится, что его высекут.

– Иногда такие вещи делают ребята, на которых ни за что не подумаешь, – заметил д’Агоста. – Они взрываются.

– Мы можем выяснить, на месте ли он. У нас цифровая фиксация всех, кто входит в здание и выходит. – Градски пролистал какие-то файлы на экране. – Вот тут записано, что он сегодня не появлялся на работе, кажется, сообщил, что болен.

– Значит, он сказал, что болен, а потом проскользнул внутрь? – сказал д’Агоста и тут же повернулся к Карри. – Отправь две патрульные машины с поддержкой на его адрес, и чтобы команда спецназа была готова. Давай.

– Да, лейтенант.

Карри отошел в сторону, достал телефон и принялся звонить.

Градски откашлялся:

– Хотел бы заметить, что ваше предположение о том, что он проскользнул внутрь, трудно реализуется, а скорее даже вообще невозможно. У нас здесь система безопасности по последнему слову техники.

– Позвольте мне задать вопрос, – тихо произнес Пендергаст.

– Да, конечно, – кивнул д’Агоста, посмотрев на агента.

– Убийца вышел из кабинета в четыре часа одну минуту. Сколько времени нужно, чтобы спуститься оттуда до главного входа?

– Я бы сказал, минут шесть-восемь, – ответил Градски.

– Отлично. Давайте посмотрим камеру в вестибюле в четыре ноль семь – узнаем, не вышел ли он.

Градский нашел нужную запись, и через минуту они действительно увидели человека с футляром для виолончели на выходе из здания.

– А теперь прокрутите назад запись, первоначальную запись в кабинете, чтобы посмотреть, как он входит.

Они прокрутили изображение обратно и увидели, как этот человек появляется в дверях, а потом исчезает из виду.

– Три пятьдесят, – отметил Пендергаст. – Теперь мы знаем, что убийство произошло в течение одиннадцати минут между тремя часами пятьюдесятью минутами и четырьмя ноль одной. Отлично. Мистер Градски, давайте переместимся в вестибюль на три часа сорок две минуты, чтобы увидеть, как он входит в здание.

Д’Агоста наблюдал за манипуляциями Градски – и ровно в три сорок две они увидели, как этот человек входит в дверь. Он появился из вращающейся двери, сразу же подошел к электронной проходной, провел своей карточкой-пропуском, и воротца перед ним открылись.

– Что показывали часы, когда он использовал карточку? – спросил Пендергаст.

– Три сорок три и две секунды, – сказал Градски.

– Пожалуйста, проверьте по вашему журналу, кто вошел в здание в эту секунду.

– Да. Логично.

Градски еще немного постучал по клавишам, потом нахмурился, глядя на экран. Он долго смотрел, вытянув губы. Попробовал еще раз.

– Ну? – спросил д’Агоста. – И кто же?

– Никто. Никто не входил в это время.

В этот момент из дальнего угла появился Карри, успевший сделать несколько звонков:

– Лейтенант…

– Что там?

– Роланд Макмерфи весь день лежал в больнице с калоприемником.

Они вышли из вестибюля на площадь перед Приморским финансовым центром, где собралась шумная толпа, кричащая и размахивающая плакатами.

– Только не еще одна демонстрация, – простонал д’Агоста. – Какого черта им теперь нужно?

– Понятия не имею, – сказал Карри.

Д’Агоста обвел взглядом бурлящую массу, и у него начали закрадываться подозрения насчет происходящего. Вообще-то, тут были две группы протестующих. Одна размахивала плакатами и кричала лозунги типа «Покончим с одним процентом!» и «Обезглавить корпоративных рвачей!». Эти люди относились к молодой, непрезентабельной части собравшихся; почти такую же толпу д’Агоста видел несколькими годами ранее во время протестов «Захвати Уолл-стрит». Другая группа сильно отличалась от первой. Многие из этих людей тоже были молоды, но в пальто и при галстуках, они скорее походили на мормонских миссионеров, чем на радикальных леваков. Они ничего не кричали, просто молча держали плакаты с разными лозунгами типа: «Кому ты принадлежишь?», «Добро пожаловать на новый костер тщеславия!», «Лучшие вещи в жизни вовсе не вещественны» и «Вещизм неизлечим!».

И хотя обе стороны вроде бы сходились во взглядах на деньги как на порочную материю, но на площади слышались оскорбления и то там, то тут возникали потасовки, учащавшиеся по мере того, как с прилегающих улиц приходили все новые люди и присоединялись к толпе. Д’Агосте бросился в глаза человек, который показался ему лидером более спокойной группы, – худой, седоволосый, в грязном пуховике поверх одеяния, напоминающего монашескую мантию. Человек держал в руках плакат, на котором было написано:

ТЩЕСЛАВИЕ

Под словом «тщеславие» виднелось примитивное изображение костра.

– Эй, посмотрите-ка на этого парня. Кто он, по-вашему?

Пендергаст взглянул на человека:

– Бывший иезуит, судя по потертой сутане под пальто. А плакат – явная аллюзия на костер тщеславия Савонаролы [22] Костер тщеславия – костер, сложенный из конфискованных у граждан Флоренции предметов роскоши по указанию религиозного реформатора Джироламо Савонаролы. . Довольно занятный поворот нынешней ситуации, как вы думаете, Винсент? Ньюйоркцы никогда не перестают меня удивлять.

В голове у д’Акосты остались туманные воспоминания о психе по имени Савонарола из истории Италии, и больше он ничего не мог вспомнить.