Камилла Уэй - О чем мы солгали

– Но я была уверена, что у вас много друзей, – удивилась я.

– Да, конечно, – согласилась она удрученно. – Мне очень повезло. – И вдруг прошептала: – Мне очень стыдно.

– Вы можете поговорить со мной, – уговаривала ее я. – Я никому не скажу.

После этих слов она потеряла присутствие духа и расплакалась так сильно, словно ее сердце было разбито.

– Бет, это так отвратительно!

Поддавшись порыву, я обняла ее, как когда-то она меня много недель назад.

– Что мне делать? – сказала она. – Что, ради всего святого, мне делать?

И потом она призналась мне, что такого ужасного произошло – Оливер рассказал о связи с одной из студенток в университете.

– Ей девятнадцать, – сказала Роуз. – Девятнадцать!

По словам Оливера, все как-то само получилось и потом просто вышло из-под контроля, что он пытался покончить с этим, но девушка помешалась на нем. Оливер говорит, девушка психически нестабильна, он не понимал, насколько легко ее можно ранить… он просит прощения… и… – Роуз вновь безутешно разрыдалась, не в силах продолжать говорить.

– Ох, – прошептала я, – о, Роуз, мне так жаль.

– Все это низко, – всхлипывая, проговорила она, – унизительно. Как он мог так с нами поступить, Бет? Со мной и Эмили? Как он мог?

Думаю, она не хотела рассказывать мне так много. Но как плотину прорвало: такое облегчение от возможности довериться кому-нибудь. Роуз сказала, что не перенесет, если кому-нибудь из ее друзей или семьи станет об всем известно, да и мне-то она открылась, как мне кажется, только по причине того, что я была слишком далека от ее жизни. Мне всегда говорили, что я умею слушать, возможно, Роуз чувствовала себя в безопасности, вываливая все это на меня. В конце концов она перестала плакать.

– Мне пора, – сказала она. – Пациент может прийти в любую минуту. – Она сделала глубокий вдох и вытерла глаза, но вид у нее был такой безутешный, такой подавленный.

– Как вы… ты отнесешься к тому, чтоб завтра попить кофе со мной? – спросила я. – Где-нибудь в любом месте в городе, подальше от госпиталя.

Мне хотелось показать ей, что она может мне доверять, что я буду хранить секрет и никто на работе ничего не узнает. Я думала, Роуз ответит отказом, но, к моему удивлению, она с благодарностью посмотрела на меня:

– Ты уверена?

После этого у нас вошло в привычку встречаться раз или два в неделю. Мы выбирали тихие, укромные места в городе, а иногда, в отсутствие Оливера, я приходила в ее замечательный дом, «Ивы». Мы стали подругами вопреки всему. Я абсолютно искренне полагаю, что я была единственным человеком, с кем Роуз могла говорить. Я размышляла над тем, что жизнь – странная и грустная штука: получалось, у людей вроде Роуз, со всеми их большими и важными друзьями, нет никого, кроме меня – знакомой незнакомки – кому они могли бы довериться. Первое впечатление о людях часто бывает обманчивым, не так ли? Я изо всех сил старалась утешить Роуз, поскольку очень за нее переживала. Она сказала, что собирается простить Оливера; он понял, что совершил ужасную ошибку и раскаялся.

– Ты правда в состоянии его простить? – спросила я удивленно. Я постаралась представить, как бы я себя чувствовала, если бы Даг обманывал меня. Не думаю, что смогла бы оставить все в прошлом, честно, даже если бы у нас был ребенок.

Выражение ее лица странным образом изменилось, она вдруг перестала выглядеть такой уж уязвимой. По правде говоря, она пришла в ярость.

– Я не позволю этой сучке разрушить мою семью, – бросила она мне в лицо, чем меня, как я помню, сильно шокировала. – Я этого не допущу.

Примерно через неделю Роуз разыскала меня в отделении. Вид у нее был ужасный, я сразу поняла, что что-то случилось. С мертвенно-бледным лицом она затащила меня в пустой кабинет.

– Она в положении, Бет, – сказала Роуз. – Надя. Девушка, которую трахает мой муж.

Никогда не забуду, как она употребила это слово. Я никогда прежде не слышала, чтобы Роуз сквернословила. Но она произнесла это так горько, в ее голосе было столько яда. Я прижала руку ко рту.

– Нет!

– Ей рожать через два месяца, – прокричала Роуз. – Два месяца! Оливер говорит, что узнал об этом только месяц назад и ему не хватило мужества мне рассказать, но он врет, я уверена. А теперь еще она начала названивать нам домой. Она не оставит нас в покое. Она пригрозила открыть всем правду об их отношениях, если он не уйдет от меня к ней. – Роуз с тревогой покачала головой. – Конец его карьере, нам придется уехать, в госпитале все станет известно – всем все станет известно. Друзьям, коллегам, семье… ох, Бет, что делать? Всё – наша чудесная жизнь, наша чудесная семья, – всё будет разрушено! Это унизительно, так невероятно унизительно.

Роуз была вне себя. Я всеми силами постаралась ее успокоить, хотя не знала, что сказать. После этого вечера мы какое-то время не виделись. Она взяла на работе отгул и потом, – то одно, то другое, – незаметно прошло несколько недель, однако я не переставала волноваться за нее. Иногда мы пересекались на работе, но она была или занята, или спешила по делам. И когда, наконец, нам удалось встретиться, Роуз показалась мне более спокойной, покорной, словно она начала потихоньку свыкаться со всей ситуацией в целом. Я знала, что девушка, Надя, должна родить в конце марта, и когда срок родов приблизился, а затем прошел, я была удивлена, что Роуз не ищет со мной встречи. Я подумала, что она решила принять все как есть и вернуться к нормальной жизни.

Но однажды поздно вечером, около девяти часов, мы с Дагом только собрались посмотреть телевизор, как раздался стук в дверь. Мы удивленно переглянулись, и когда я пошла открывать дверь, на пороге увидела Роуз и Оливера, а позади них – коляску со спящей Эмили.

– В чем дело? – спросила я. – Что стряслось?

У них был такой чудной вид: они испуганно уставились на меня с выпученными глазами.

Первой тишину прервала Роуз, она говорила странным, не своим голосом.

– Бет, – произнесла она. – Ты должна нам помочь. Кроме тебя – некому.

В гостиной «Ив» долго никто не мог пошевелиться, словно все были парализованы заявлением Оливера. Первым заговорил Том:

– Кто? – сказал он еле слышно. – Она твоя… кто?

В этот момент Роуз издала слабый стон и, опустив голову, горько зарыдала, уткнувшись в ладони. Никто не сдвинулся с места, чтобы ее утешить. Шокирующее признание Оливера отзывалось эхом в голове Клары, пока она всматривалась в лица присутствующих. Это, конечно, была шутка, не иначе? Она взглянула на Мака, но он, как все, недоуменно уставился на Оливера.

– До твоего рождения, когда Эмили была еще малышкой, – сказал Оливер, – у меня случился роман с одной из моих студенток. – Он замолчал и в упор посмотрел на Клару, но она смущенно отвела взгляд. – Я был глупцом, безвольным дураком, меня ничто не оправдывает и я не намерен защищаться. Теперь я знаю, это была самая страшная ошибка в моей жизни и с тех пор я жалею о ней каждый день. – Он повернулся к Тому: – Я не заслуживаю прощения, но хочу, по крайней мере, постараться объяснить. – Он помолчал, тишину прерывали лишь всхлипывания Роуз. – Ее звали Надя и она была моей студенткой. Мы сблизились, думаю, я был слишком увлечен ею, слишком польщен ее вниманием, чтобы осознать, что у нее проблемы, что она очень неуравновешенна. Только позднее я узнал, насколько сильно она неуравновешенна.