Катажина Бонда - Очкарик

В телефонном навигаторе Саша нашла прекрасный объезд. Но, на всякий случай, развернула топографическую карту, купленную на заправке. На обороте были обозначены планы пеших трасс, лесные тропы и границы заповедника. Она заметила узкую дорогу, ведущую через лес к амфитеатру, и мысленно себя похвалила. Хорошо бы не нарваться на какого-нибудь недоверчивого лесника. Хотя, если что, она знает, на кого сослаться. Франковский, несомненно, имеет вес в этом городе, раз смог выдать ей эту ксиву.

Сначала все шло по плану. В сумерках ее почти не было видно. В лесу царила тишина. Лишь издали доносились отголоски музыки. Залусская ехала осторожно, максимум десять километров в час, но вдруг дорога закончилась. Она взглянула на карту. Необозначенный тупик. Развернуться невозможно, слишком узко. Пришлось сдавать назад.

Вдруг в зеркале заднего вида, между деревьями, Саша увидела девушку. Та бежала быстро, тяжело дыша, словно убегала от кого-то. На ней был народный костюм. Певица из хора, сначала подумала Залусская. Но когда беглянка приблизилась, Саша без труда узнала в ней невесту. За девушкой на большой скорости гнал черный «мерседес». Известная модель с двойными фарами, называемая «очкариком». Авто было поцарапано и местами помято, радиатор дымился. Видимо, «мерседес» гнался за невестой по ямам между деревьями. Саше удалось остановиться, едва избежав столкновения, так как «очкарик» даже и не думал тормозить. Девушка тут же подбежала к пассажирской дверце ее машины, открыла ее и запрыгнула в машину.

— Трогай! — громко крикнула она.

Саша на секунду впала в ступор. Оглянулась. Никакой возможности свернуть. Впереди — стена леса. Позади — черный «мерседес», перекрывающий обратный путь. Стук открывающихся дверей. Саша увидела в зеркале мужчину, направляющегося в их сторону. На нем тоже был народный костюм и черная маска.

— Кто это? — спросила она. — Ты знаешь его?

Вместо того, чтобы ответить, девушка забилась в истерике:

— Позвоните в полицию. Боже, о боже! Он убьет меня.

Саша нажала на кнопку центрального замка. Все двери закрылись. Вытряхнув из сумки телефон, она сунула его в руку невесты.

— Сто двенадцать, — сказала. — Только не реви. Сообщи координаты.

И бросила ей карту.

Мужчина в свадебном белорусском костюме уже приблизился со стороны пассажирского сиденья. Из-под маски смотрели его глаза. Зеленые, со светлыми ресницами. Блондин. Девушка рефлекторно отодвинулась от окна. Она панически боялась.

— Отойдите, — обратилась к нападающему Саша, чтобы переключить его внимание. Сама же она в это время копалась в сумке в поисках пистолета.

Агрессор словно не слышал. Достав из-за пазухи огромный топор, он ударил им в стекло с пассажирской стороны. Окно не разбилось, а просто покрылось тысячей мелких трещинок. Видимость исчезла. Саша взбесилась. Мужик испортил ее имущество! Неизвестно, что у них там за внутрисемейные разборки, но это уже явный перебор. Вечер перестал быть томным. Дрожащей рукой она наконец нащупала «беретту». В боковом кармане, где должны были быть патроны, их оказалось только два. Продолжать поиски было некогда. Она зарядила пистолет. Открыла дверцу и вышла из машины. Оперла руки о крышу «фиата» и прицелилась, понимая, что если захочет, то может сейчас попасть прямо в центр его лба. Он испугался и замер.

— Пистолет заряжен, — предупредила она. — Двигайся медленно, иначе я буду стрелять. Отойди от машины.

Агрессор подчинился.

— Ляг на живот. Руки за голову.

Он оставался на своем месте. Саша чувствовала, как капля пота скатывается по ее позвоночнику.

— Руки за голову, — повторила. — И на землю, мерзавец.

Они мерились взглядом. Светлые глаза замаскированного, застывшие, словно змеиные, не выражали никаких эмоций. Он начал поднимать руки, но вдруг моргнул, и его взгляд метнулся в левую сторону. Она повернулась слишком поздно. Боль в затылке. Удар оказался недостаточно сильным, чтобы вырубить ее, но все-таки заставил упасть и несколько затуманил сознание. Кто-то выворачивал ей руку, пытаясь забрать пистолет. Залусская машинально нажала на спуск. Она не видела, куда попала, однако кто-то завыл от боли. Голос был женский. Саша испугалась, что подстрелила молодую жену. Нападающий, словно в отместку, наступил ей на плечо и встал на него всем своим весом. Боль была невыносимой. Казалось, что в ладонь вбивают гвоздь. «Беретта» выпала из руки. Следом она услышала треск ломающейся кости. Плечо распухало прямо на глазах. Пытаясь подняться, она опять получила удар, но уже в висок. На этот раз чем-то тяжелым. Прежде чем опуститься на землю и потерять сознание, она услышала второй выстрел.

Сташек, 1946 год

Желтые пузатые тыквы громоздились на чердаке вплоть до соломенной кровли. В послевоенные зимы и весны брюква, дикие груши и, собственно, тыква были основной пищей в белорусских деревнях. Из них варили супы, пекли пироги и ели сырыми с медом. Семечки сушили и давали детям в качестве лакомства. Кожурой удавалось успешно набить утробы домашнего скота. В межсезонье перечисленные продукты были лучшим, на что могли рассчитывать люди. Вкус мяса, хлеба и водки в деревне мало кто помнил. Советские солдаты приходили за продовольственным оброком днем, а ночью яйца, сало и картошку у деревенских отбирали партизаны. Тыквы не привлекали ни русских, ни польских вояк. Поэтому для здешнего люда этот примитивный овощ стал практически сокровищем.

Двадцатипятилетняя Катажина Залусская с трудом взобралась на стремянку. Руки ее окоченели, потому что шерстяные варежки она еще утром отдала шестилетней дочери, чтобы Дуня могла поиграть с соседскими детьми в снежки. Оказавшись наконец наверху, Катажина сопела как старый паровоз. С каждым выдохом из ее рта вылетало облачко пара. Мороз, по сравнению со вчерашним днем, немного отпустил, но все равно было градусов двадцать, не меньше. Катажина надела фуфайку, мужнины кальсоны, поверх которых — все три имевшиеся у нее юбки. Кожух она сняла еще внизу, так как он не застегивался на животе, и она боялась зацепиться расстегнутой полой за лестницу и упасть. Сейчас она пожалела об этом, потому что буквально тряслась от холода.

Вдруг Катажина почувствовала схватку. Она стиснула зубы, ладонь сжала в кулак и посмотрела на собственные ногти, чтобы отогнать злые чары. Еще не время. Подходит к концу седьмой месяц. Когда она была беременна Дуней, до самых родов убирала картошку в поле. Тогда никто здесь в войну не верил. Урожай картошки был важнее налетов в Варшаве. Она родила дочку вечером, отлежалась один день, а на следующее утро снова была в поле. Дитя, завернутое в одеяльце, лежало в траве у леса. Дуня образцово спала между кормлениями. Надо было как можно скорее выкопать весь урожай, пока не явилась Красная армия или немцы. Такая уж была Катажина: отважная, гордая и работящая. Именно так о ней говорили, когда Василь, хозяин усадьбы Залусское, прислал сватов. И оказались правы. Ее дом сиял чистотой. Обед всегда приготовлен, даже если приходилось варить кашу из топора. Многочисленные братья и сестры присмотрены, скот ухожен.