Катажина Бонда - Очкарик

— Оля, ты спустишься вниз. — Она указала на корыто. — Я подам тебе его, когда ты будешь на середине лестницы, а дети пусть поддержат, чтобы не разбилось.

— Но зачем? — упиралась сестра, ничего не понимая. — Не лучше ли нормально, по-человечески? По одной, по две справимся до вечера. Нам же никто не говорил, что это срочно. А к вечеру мужики вернутся и помогут нам.

— Сами справимся, — ответила Катажина.

— Чем сильнее баба старается, тем больше мужик ленится, — не отступала Ольга.

Катажина не ответила, хотя в этом была доля правды. Она молча вручила сестре корыто и сказала перетащить его к отверстию в полу. Сама же разложила юбку и села по-турецки.

— Не знаю, как долго я так высижу, — предупредила.

Она дала сестре знак, чтобы та встала на лестнице, а детям сказала перекатывать тыквы в ее сторону.

Ольга была миниатюрной, издалека походила на девочку. Но зато помоложе и не на сносях. Она взяла корыто и уверенно направила его вниз.

— Поставь его, как горку. Начали! — бодро крикнула Катажина.

Дети заразились ее задором.

Они перекатывали тыквы, громко хохоча, их это очень забавляло. Оставшиеся внизу складывали их вдоль забора. Опять пошел снег, поэтому Катажина сказала им, чтобы они укрывали тыквы ветками можжевельника. Работа спорилась. Когда желтые и оранжевые гиганты образовали яркую гору под слоем можжевельника, она увидела за забором мужчину. Тот с интересом следил за их работой, но помогать не спешил. Катажина узнала Сташека Галчинского. Он иногда нанимался батраком в хозяйстве Залусских. Сташек был худой и, если присмотреться, слегка косоглазый. У него не было шансов понравиться ни одной из местных девушек, и дело было не в дефекте зрения. У Галчинских не было своей земли. Стах жил с матерью в землянке у леса, на окраине деревни Залешаны. Говорили, что отец Галчинского бросил жену чуть ли не во время родов, приобщился к партизанскому движению, ушел в лес и больше не вернулся. Бедная женщина с трудом воспитывала сына. Если бы не сжалившийся над ними священник с Клещелей, эти двое умерли бы с голоду. Благодаря стараниям людей, была восстановлена часовня, а приехавший служить в ней капеллан нанял ее экономкой. Ее не смущало, что она работает на православного священника, а он уважал ее веру и не пытался переманивать на свою сторону. Со временем парень вырос и на протяжении долгих лет отрабатывал свой личный шарварок в доме священника при церкви. Иногда прислуживал во время литургий, ремонтировал крышу, убирал.

Ни святой отец, ни сама церковь во время войны не уцелели. Сташек с матерью после войны остались без средств к существованию. Тогда Василь Залусский сжалился над парнем и нанял его несмотря на то, что Стах не очень годился для тяжелой работы в поле. Приходил он, собственно, только ради Ольги. Катажина знала, что Сташек вздыхает по ее младшей сестре, но та, казалось, не замечала бедолагу, проводя время в мечтах о более выгодной партии. Ей хотелось в город. Ни один, даже самый богатый крестьянин, не привлекал ее. Она засматривалась на военных, приходивших к ним в деревню за продуктами. Произнеся слово «Варшава», они всегда получали дополнительную порцию мяса. Говорили, что это из-за Ольги Сташек начал сотрудничать с партизанами.

— Позови залешанца! — крикнула Катажина сестре по-белорусски.

Ольга отвернулась и прошипела:

— Курдупель.

— Мужик — даже, как жаба, сильнее, чем баба, — ответила Катажина и помахала Галчинскому. Тот, не спеша, направился в их сторону. Ольга взглянула на сестру с укоризной.

— Помочь? — спросил он по-польски.

— Не трэба, — фыркнула Ольга по-своему. Она знала, что Сташек поймет. Хоть и католик, он с детства жил в белорусской деревне. В этих местах было всего несколько польских домов. Родословные большинства семей были сильно смешанными. Поляки и белорусы здесь всегда жили рядом. — Нечего тебе тут делать. Отсюда вид на мой зад будет не так уж хорош.

— Ольга! — крикнула на нее старшая сестра и обратилась к парню: — А мне помоги, пожалуйста. Не знаю, получится ли у меня спуститься с моим пузом.

Сташек подвернул рукава и галантно поклонился.

— Я вас снесу, — уверенно сказал он. — Если потребуется, то на собственной спине.

— Какое там «вас»! Называй меня просто Катюша! — крикнула в ответ Катажина. — Но я пока не слезаю, надо спустить оставшиеся тыквы.

Все золото Мацкевичей лежало под можжевельником еще до захода солнца. Люди из близлежащих домов приходили посмотреть на работу. Катажина разрешила некоторым взять по одной тыкве. Люди голодали, неудобно было скупиться. Дети, разрумянившиеся от работы на свежем воздухе, снова играли в снежки. Катажина наконец встала на твердую почву и набросила на плечи кожух. Тот застыл на морозе, но вскоре оттаял от тепла ее тела. Она не могла дождаться, чтобы сесть у разогретой печи и заняться приготовлением вкусного молочного супа. Они были единственными счастливчиками во всей деревне, у кого имелось целых четыре коровы. Молока не давала только рыжая, но они не спешили отправлять ее на мясо. Это была их страховка на черный день. Когда приходили партизаны, они прятали Красулю за сноповязалкой. Скот научился не подавать голос. Так, общими стараниями, они пережили последние тяжелые годы войны. И вот пришла свобода. Жизнь должна становиться лучше с каждым днем. Все будет хорошо, подумала Катажина и, вознеся очи горе, перекрестилась по-православному, складывая три пальца.

Сташек с Ольгой в это время сидели на бревне и разговаривали вполголоса. Катажина не хотела им мешать. Боковым зрением она заметила, как Ольга ударила Сташека по лицу. Видимо, тот опять попытался добиться ее благосклонности. Вся деревня смеялась над его безуспешными ухаживаниями. В это время к Катажине подбежала ее шестилетняя дочка. Она приложила ухо к животу и «постучала» в него.

— Тоня? Это я, Дунечка, — прошептала девочка. — Скоро мы будем играть вместе. Мамуся родит тебя, но это со мной ты будешь ходить под грушу к бабе Алле-молчунье. Буду возить тебя, как куклу, кормить молочком. А если ты будешь мальчиком, то покажу домик на дереве. Тебе понравится.

Катажина поправила дочери шапку и потерлась носом о ее нос. Тот был холодный, как у щенка.

— Покажи ручки, — обеспокоенно сказала она. — Ты сильно замерзла?

Дуня вытянула руки в огромных материных рукавицах.

— Я все время бегала, как ты сказала. А ты?

Катажина спрятала свои руки поглубже в рукава, чтобы дочка не увидела. Кожа на руках сегодня была еще более красная и потрескавшаяся, чем обычно. Она стыдилась этого.

Вдруг она услышала топот копыт. Выбежала на дорогу. Кто-то ехал навстречу на неоседланном коне, а за ним катились две пустые телеги. Катажина узнала повозки братьев. Увидев напряженное лицо двоюродного брата, она нахмурилась.