Катажина Бонда - Очкарик

Казимир так и не смирился с тем, что его единственная дочь — лесбиянка, хотя часто добавлял, что могло бы быть и хуже. Например, если бы Юста взяла себе в мужья «черномазого». Он был антисемитом, расистом и до самой смерти верил, что гомосексуализм — это психическое расстройство. Он финансово поддерживал польских националистов и выписывал журнал радикалов «Щербец». Геня не понимала влечения дочери к женщинам. Она долго корила себя за то, что, возможно, неправильно воспитала дочь, но в конце концов приняла ее выбор. Несчастная мать сожалела лишь, что у нее никогда не будет внуков. Раз в неделю, втайне от мужа, она шла на почту, чтобы заказать международный разговор с дочерью. Слушая новости девчат, она радовалась тому, что Юстина счастлива. Заканчивая разговор, она уверяла, что благословляет их и считает, что не только не потеряла собственную дочь, но и обрела еще одну.

Инее впервые приехала в Хайнувку лишь на похороны Казимира. Подруги стали похожи друг на дружку, словно сестры. Они привезли с собой усыновленного мальчика с черными как угольки глазами и кожей цвета грецкого ореха. Геня целое лето заботилась о «негритенке», как его прозвали соседки Ручки, чтобы Юстина могла показать Инее Польшу. Провожая их, Евгения плакала и сокрушалась, что они так поздно рассказали ей о Самборе. С тех пор внучок приезжал к бабушке на каждые каникулы. Людям было что обсудить после каждого его визита, но это лишь забавляло Геню.

К старости она перестала реагировать на местечковые сплетни. Собственно, Геня редко выходила в город. Она нашла сайт, на котором размещались объявления путешественников, предлагающих место в команде. Таким образом, они понижали стоимость экспедиции и повышали ее безопасность. Благодаря приличной пенсии мужа, она несколько раз в год отправлялась в путешествие. Остались лишь два континента, на которые она еще не добралась. Тем не менее Австралию, так же как и Африку, Ручка запланировала посетить в ближайшей пятилетке. Она рассчитывала, что уж столько она обязательно проживет, поэтому не жалела денег на подготовку.

Надгробие и памятник себе она давно поставила. Казик на пятидесятилетие купил ей место рядом с собой. Кроме питания и квартплаты, других статей расходов у нее не было.

Она обошла обклеенный памятными наклейками чемодан, который постоянно стоял возле телевизора, чтобы напоминать ей о ее увлечении и стимулировать сбор средств на следующую поездку. Взяв мухобойку, Геня одним метким ударом ликвидировала назойливое насекомое. Выглянула в окно. Соседи опять складируют на балконе мусор вместо того, чтобы вынести его на помойку.

Евгения жила в микрорайоне Миллениум, самом старом и первом комплексе многоэтажек, построенном сразу после войны. Теперешние городские власти планировали снос устаревших домов, но затраты на переселение их жителей, большинство которых приватизировали свои квартиры, были слишком высоки. Поэтому решено было сделать капитальный ремонт, чтобы микрорайон стал визитной карточкой города. В домах заменили трубопровод, крыши, провели центральное отопление вместо печек, которые стояли в каждой квартире еще в восьмидесятых. Нежилые, торговые помещения отделили от жилых, чтобы пешеходы, на городской манер, могли пользоваться магазинами и пунктами услуг, расположенными вдоль улицы. Несколько лет назад это казалось революцией. До сих пор традиционным торговым кварталом была улица Бучка, ныне Ксендза Веробея. Там в межвоенный период была ярмарка. К сожалению, микрорайону не суждено было стать престижным. Наоборот. Дома наполнились деревенской голотой, так называл второе поколение безработных ее покойный муж Казик. Они постоянно выставляли в подъезд мешки с мусором, ненужный хлам и цветы в горшках. Не закрывали двери, гнали первач, резали в подвале свиней и перед Пасхой делились друг с другом мясом, словно по-прежнему находились в своей белорусской деревне.

Хайнувка возникла как маленькое село возле пилорамы, в которое съезжался на заработки народ из разных частей страны и мира. «Малая Америка» называли этот центр непонятно чего. Вместо золота и нефти здесь была древесина — самый ценный по тем временам строительный материал. Даже название городка Новый лес (от белорусского гай — лес, и нувка — новый) было придумано ради того, чтобы обозначить координаты для железнодорожного транспорта, прибывавшего сюда, чтобы эксплуатировать пущу.

Здесь никогда не было ставки городского архитектора, который следил бы за единством градостроительного облика. И хоть Хайнувке было уже сто лет, а более пятидесяти из них она носила статус города, ничто не предвещало каких-либо эстетических изменений. Апогей развития города пришелся на восьмидесятые. В эти годы происходило грабительское уничтожение лесов и бессмысленное разбазаривание древесных ресурсов. Позже начался постепенный упадок. До наших дней сохранились жалкие остатки прежней пущи. Вырубка леса сейчас строго регулируется государством. С тех пор как границу заповедной зоны перенесли чуть ли не до городских заборов, большинство местных мастерских закупают древесину на Украине. Чтобы выиграть тендер на вырубку пущанской сосны, приходится давать крупные взятки лесникам за каждый квадратный метр.

Для сравнения, в 1939 году в Хайнувке числилось около восемнадцати тысяч жителей. Жилых квартир и домов — наполовину меньше. Сегодня же несмотря на то, что официально численность населения составляет двадцать семь тысяч, все знают, что реально в городе живет меньше половины. В основном это старики, дети и внуки которых разъехались по миру. Это город пожилых людей, с ностальгией вспоминающих времена Польской Народной Республики, когда Хайнувка была — как и они сами — в расцвете сил, а расположения ее жителей добивались социалистические политические партии, бизнесмены и представители культуры. Власти старались угодить гражданам, поддерживая немодные, согласно рейтингам по стране, политические партии. У кандидатов консерваторов или либералов тут нет никаких шансов. Со времен войны здесь жил электорат разнообразных посткоммунистических и крестьянских объединений. По-прежнему существовала могила неизвестного солдата Красной армии, а большинство названий улиц не меняли с шестидесятых годов прошлого столетия. Все это немногочисленные представители оппозиции ставили на вид городским властям в общепольских СМИ. Это место не без повода называли Красной Хайнувкой.

Не далее как год назад фасады домов, в которых жила Геня, раскрасили бешеными оттенками розового, голубого и салатового. Проект реставрации выполнил известный хайнувский художник — Ришард Врублевский. В благодарность он получил от города огромный сарай, принадлежащий некогда Хайнувской государственной пилораме, для устройства мастерской. Власти не могли подарить ему помещение, поэтому он купил его за символическую сумму. Иногда Врублевский устраивал в мастерской выставки, но Геня наведалась туда всего один раз. Скульптуры, посвященные жертвам войны, слишком напоминали ей пережитые несчастья.