Георгий Ланской - Гамбит пиковой дамы

Я кивнула и поздоровалась. Лев Борисович, не отпускавший Настю, смерил Лильку насмешливым взглядом. Инга наконец оторвалась от монитора и подошла ко мне, чмокнув в щеку. От нее пахло лаком для волос, духами и потом.

– Привет. Боялась, что ты не придешь. Хотя ты не много потеряла. Мы явно проиграем из-за этого чучела.

Она мотнула головой в сторону блондина. Тот стушевался, достал из кармана мобильный и сделал вид, что ему срочно нужно позвонить.

– Суровая ты, – усмехнулась я.

Лев Борисович хихикнул, а Лилька многозначительно кашлянула.

– Ох, забыла представить, это моя подруга Лилия, – спохватилась я. Лилька сделала шаг вперед и протянула руку Льву Борисовичу. Тот чмокнул Лилькино запястье, отчего она покраснела и томно опустила ресницы.

– Можно просто Лиля, – прошептала она и взглянула на Андрея. Тот равнодушно кивнул и отвернулся.

– Тебе понравилось, как мы выступили? – спросила Инга.

– Очень.

– Ну, это потому что ты ничего в этом не понимаешь. Славик вообще-то не мой постоянный партнер. У меня был другой, но…увы, ничто в этом мире не вечно, а уж наш танцевальный век и подавно короток.

– Ты была великолепна, – честно сказала я.

– Правда? Спасибо. Вообще-то я еще ни с одного чемпионата без награды не уходила, но чувствую, в этот раз все будет по-другому.

– Вы еще будете выступать сегодня?

– Нет, мы закончили. Завтра еще раз выйдем с самбой и пасодоблем, и баста, потом гала-концерт и награждение. Устала я как собака.

– От двухминутного танца?

– Что ты, с утра была европейская программа, я еще там колбасилась в венском вальсе… Жрать хочу, сил нет…

Вспомнив, что я тут не одна, я обернулась на Лильку, но она что-то говорила Льву Борисовичу. Тот смотрел на нас и, перехватив мой взгляд, улыбнулся, как довольный кот. Настя убежала к буфету и вернулась с пирожным. Андрей смотрел на нас с Ингой, и в его прозрачных, как аквамарины, глазах светилось что-то непонятное.

– Тамара не приехала? – спросила я.

Инга фыркнула.

– Маман почти никогда не бывает на танцах. У нее лучшие дети – это собаки. Вот выставки – другое дело.

– Ну, не могу ее за это осуждать, – улыбнулась я.

– Да? А я могу. Иногда мне кажется, что она жалеет о том, что во мне не течет голубая кровь какого-нибудь Тузика.

Андрей сделал шаг вперед, и Инга замолчала, сдвинув брови на переносице. Взгляды, которыми обменялись отец с дочерью, трудно было назвать добродушными.

– Алиса, вы уже придумали, где будете отмечать Новый год? – спросил Андрей.

– На меня в последнее время свалилось столько забот и работы, что, скорее всего, я даже не буду ждать курантов, – ответила я, подарив Левину лучезарную улыбку. – Завалюсь спать в десять часов.

– Ну, это глупость, – усмехнулся он. – Приезжайте в гости. Мы тридцать первого будем дома, с большой компанией. Обещаю, что не заскучаете.

– Да, в самом деле, – обрадовалась Инга. – Приезжай. Мы даже фейерверк будем запускать совершенно нереальный. Отец заказывал его где-то за границей.

Лилька за спиной снова кашлянула, но на этот раз я не пришла к ней на помощь.

– Спасибо, я подумаю, – ответила я. – Не могу пока ничего обещать…

– Андрей, – вмешался в разговор Лев Борисович, – наверное, пора ехать. Настя устала, ей давно пора спать.

– Да, поедем. Алиса, вас подвезти?

– Мы на машине, спасибо, – отказалась я.

– Ну, хорошо, – кивнул Андрей. – Значит, мы вас ждем тридцать первого в восемь вечера. Инга вам позвонит.

Левины плавно направились к гардеробу. Инга, набросив на плечи шубу, помахала мне от дверей. Лилька за спиной сопела паровозом.

– Не могла выпросить и мне приглашение? – раздраженно сказала она.

– Остынь, – отрезала я. – Никуда я не пойду.

– А что так? Я бы пошла, посмотрела на жизнь богатеньких вблизи. На таких мероприятиях, Алиса Батьковна, возможностей пруд пруди. Да и представлением насладиться хочется.

– Можешь поехать на Красную площадь. Не думаю, что фейерверк Левиных будет круче президентского.

– Да в гробу бы я видела этот фейерверк, – фыркнула Лилька. – Мне эта семейка интересна. Никогда не приходилось встречать династии, где все так друг друга ненавидят.

– По-моему, ты преувеличиваешь…

– А по-моему, ты просто ослепла. Инга эта – та еще штучка, папашка тоже змей подколодный… Ну и этот, Левушка, скользкий тип.

– Чем они тебе не угодили? – заинтересовалась я.

– Да как тебе сказать… Андрей, конечно, очень интересный мужчина. Глаза прямо как у Мела Гибсона, я б ему отдалась прямо вся и сразу, да только такие с бабами не церемонятся. Используют – и вышвырнут, как тряпочку. А Лева… Ты заметила, какими глазами он смотрел на Ингу? И какими она на него?

– Какими?

– Такими, – многозначительно сказала Лилька. – По-моему, между ними давно что-то есть.

Все повторялось снова и снова, вращаясь бешеной спиралью. Насаженные на нее эпизоды были разными: новыми, старыми, но одинаково пугающими, даже если прежде прокручивались в этом мелькавшем каскаде картин и образов.

Нависавшая надо мной комната напоминала тюрьму. Лежа на голом полу, мокром и стылом, я корчилась от холода. Вода, стекавшая с платья, была грязной, почти черной. По ней плыли зеленоватые островки пены, похожие на жабью икру.

Хуже всего было сознание: это западня, и я вошла в нее добровольно, заперлась изнутри и выбросила ключ. А теперь не представляла, что делать дальше.

Стены давили и, казалось, сужались. Наверху они были светлее, но ни лампы, ни окна не попадалось на глаза. Сырые потеки раскрашивали поверхность черными разводами, складывающимися в причудливые узоры, шевелящиеся, как крылья бабочек. Сложенные вместе карточным домиком, они наверняка будут похожи на тесты Роршаха.

«Будет еще хуже».

Она стояла в дальнем углу, повернувшись лицом к стене. Я не видела ее глаз и чопорно поджатых губ, но понимала: она меня осуждает.

– Куда еще хуже? – спросила я и вздрогнула, когда мой голос отскочил от заплесневелых стен рикошетом.

«Это конец».

– Почему?

«Ты бежала по кругу и свалилась в кроличью нору. Но на этот раз спасения не будет».

Стены начали шататься, как картонные, а дверь, забитая накрест старыми досками, затряслась, словно в нее ломился кто-то большой и сильный. В щели и замочную скважину посыпалась мокрая земля, падающая на пол с неприятным влажным звуком.

«Рано или поздно он придет. Но я всегда здесь, всегда начеку. Я спасу тебя, как спасла однажды».

В ее голосе звучала жалость. Дверь, покрытая потеками сырости, начала сужаться с катастрофической скоростью, уменьшившись до размера мышиной норы. Грохот прекратился, но из глубины норы на меня уставился чей-то злобный глаз с вращающимся зрачком.