Кристофер Йейтс - Мельничная дорога

Но теперь это не имеет значения. Я не спорю ни с одним словом Мэтью – какой смысл был ему лгать, когда он писал этот текст? Значит, то, что я так долго считала правдой, не совсем то, чем казалось.

Как там говорится? Глаза – лучший свидетель. Не согласна. Глаза могут обмануть.

Одно замечание перед тем, как дать слово Мэтью. Читая правду о том, что случилось в 1982 году, пожалуйста, поймите, что я в то время не лгала. Глаза – лучший свидетель. Мне было тринадцать лет, я действовала вовсе не по злому умыслу, но сейчас кажется, будто поступила чудовищно неправильно.

То же самое можно сказать о событиях августа 2008 года. История из прошлого переросла в нечто большее, когда сюжет начался с игрушечного оружия, а завершился настоящим.

Раннее лето нахлынуло на Нью-Йорк подобно волне – небеса настолько ясные, будто светились безрассудной страстью, город укутался в золото и синеву.

После встречи на Центральном вокзале и находки размокшей газеты с твоим именем, я выждал неделю, прежде чем пробовать связаться с тобой, чтобы ты не подумала, будто я тебя преследую. Хотя написать тебе было проще простого: я понял, что все электронные адреса у вас в редакции составлены по одному принципу: инициалы, фамилия, «собака», название газеты.

Даже не помню, что я написал тебе в первый раз. Какую-нибудь банальность.

Я так рад, что наткнулся на тебя… потом родители увезли меня в Мэн, и у нас не было случая поговорить… давай как-нибудь посидим, наверстаем упущенное… например, за кофе.

Я думал, что у меня нет ни единого шанса. С какой стати тебе распивать кофе с человеком, который пассивно наблюдал, как его дружок стреляет тебе в глаз? Но через два дня ты ответила.

…Извини, Патрик за мою реакцию на вокзале… слишком большой за спиной багаж… меня всегда интересовало, как ты живешь после переезда… однажды видела по телевизору твоего отца, он выступал по поводу контроля над оружием… пожалуйста, пойми – я не хочу говорить о том дне, но если возникнет желание встретиться…

Я пытался точно рассчитать время, когда отправить ответ, хотя такие вещи не поддаются определению. Три часа – это самое большее, что я сумел выдержать. Набил длинный текст о том, как жил в Мэне, приехал в Нью-Йорк изучать экономику в Колумбийском университете и больше не уезжал, о своей исключительно скучной работе в отделе сбора данных в «Идос инвестмент». У меня крохотная квартирка на Сент-Марк-плейс, я готовлю домашний бекон, который потом копчу на крыше. У меня есть паяльная лампа, я использую ее в не типичных для мужчин целях. А недавно задумал вести кулинарный блог.

Ты ответила, что копченый в Ист-Виллидж бекон – это, наверное, нечто изумительное. Ты – криминальный репортер газеты «Нью-Йорк мейл», питаешься рогаликами и несвежим кофе, у тебя квартира в Челси. А познания в кулинарии ограничиваются мыслью, не купить ли тюбик хумуса подороже. Твой рабочий кабинет известен под названием Хибара (пришлось заглянуть в Интернет), и ты с удовольствием как-нибудь выпьешь со мной несвежего кофе.

Мы виделись не более минуты, обменялись двумя сообщениями, но я уже понял, что ты изменишь мою жизнь. Если будешь рядом, это откроет мне глаза на себя, и я пойду на что угодно, чтобы мы были вместе.

Все так и случилось, но как я это знал?

Я предложил пообедать в «Одеоне» и возгордился своим выбором. Во-первых, рядом с твоей работой. Во-вторых, тебе как ремесленнику пера должно быть приятно, что этот ресторан упоминается в фильме о молодом писателе «Яркие огни, большой город». Еще я сумею тебя удивить тем, что правильно произношу имя Джея Макинерни, чей роман лег в основу сюжета кино. Нет, господа, я не просто заурядный сотрудник отдела сбора информации. Я готовлю, читаю книги, умею, предварительно сверившись в Интернете, правильно произносить фамилии знаменитостей.

Я ждал тебя у дома номер один на Полис-Плаза, где, как помнил, мы условились встретиться. Ты вышла из здания с мобильным телефоном около уха. Я шагнул к тебе, слабо махнул рукой, однако ты не заметила.

Прости, Джен, спешу. Уже опаздываю. Нет, не как всегда…

Мне показалось неудобным прерывать разговор, поэтому дальнейшее нельзя назвать преследованием или слежкой за тобой, просто я продолжал идти в прежнем направлении.

Ладно, ладно… а теперь отгадай, с кем я сегодня обедаю. Не попала. Опять нет. Давай уж скажу – с Патриком Макконелом. Он прислал мне эсэмэску, предложил вместе выпить кофе, а в итоге мы обедаем в «Одеоне». Я туда сейчас иду. Нет, Джен, я не готова это обсуждать. Ведь его там фактически не было, когда Мэтью…

Что такое? Я пошатнулся, и город вокруг будто завертелся каруселью. Я не мог поверить. Неужели ослышался?

Верно. Но что он мог поделать, чтобы это остановить? Мэтью его отослал, Патрик явно ничего не знал. Уверена, он бы что-нибудь предпринял, если бы находился там… Знаю, Джен, но дружить в седьмом классе – это не преступление века… Ладно тебе – если бы не Патрик, я бы до сих пор была привязана к дереву. Если угодно, он, по сути, меня спас… Конечно, я буду начеку. Но это лишь обед. Очень трогательно, что ты обо мне беспокоишься. Обещаю, Джен, в ту же секунду, как только выйду…

В этот момент я перестал двигаться в одном с тобой направлении, махнул рукой такси и поспешил в ресторан, размышляя о том, что только что услышал, и представляя события августа 1982 года, когда был в роли зрителя, пока Мэтью мотал веревки вокруг твоей шеи, и как вяло вздрогнула твоя голова после его последнего выстрела.

Ты меня тогда, разумеется, не видела.

Он, по сути, меня спас.

«Это меняет все», – подумал я.

И мне было крайне неприятно, Ханна, хранить от тебя секрет. Но как я мог открыться с того момента у дома номер один на Полис-Плаза? Признаться, что видел все, что происходило, но бездействовал? Когда я мог это сделать: за обедом, после театра, шепотом в постели?

Мы никогда не говорили о том дне. Ни разу. Потому что, Ханна, ты вполне предсказуемо не хотела. Означает ли это, что я тебя каким-то образом обманывал, лгал тебе?

Если бы даже я не подслушал вашу беседу с Джен, наверное, между нами все сложилось бы так же. Следует ли считать, что наша любовь основана на лжи?

Искренне верю, что ты, Ханна, так не думаешь. Что касается меня, то я, естественно, нет.

Впрочем, это не имеет значения. Мне безразлично. Я лжец? Согласен. Я бы с радостью лгал опять и опять. Вдвойне завиральнее, во много крат чаще, только чтобы находиться рядом с тобой, Ханна. Чтобы провести часть жизни, любую часть, с тобой, моей изумительной женой, я готов на все.

Бездействие? Молчание? Это ничто по сравнению с тем, что я готов для тебя сделать, Ханна, единственное счастье моей жизни. Знай: я готов для тебя на все: лгать, воровать, мошенничать, убить…