Сергей Протасов - Обязательно должна быть надежда. Следователь Токарев. История вторая

— Доктор спрашивал — мол, чего вам родные не помогут с лекарствами или деньгами. Она говорит: «Нет у меня родственников, некому помогать».

— Говорит — одно, надо пробить наверняка. Не верю я твоему доктору, не нравится он мне. Какой-то мутный. Тем более он ничем не рискует, если что. Придумай, как удостовериться по ментовским каналам. Должны же быть выходы? Она, может, обиделась на всех, а они на самом деле есть. Понимаешь? Возьмут и приедут, как снег на голову. Кипеж поднимется, и что тогда? Отрываться? Нет, так нельзя. Серьезный вопрос, вся работа под угрозой может оказаться. Догоняешь? Тут ты должен подписаться. Включи-ка музыку, что ли, сидим как на поминках.

Послышался щелчок, заиграла мелодия, потом другая, заговорил диктор. Кто-то перебирал радиостанции. Частично разговор стал неразборчивым.

— Хорошо, я дополнительно проверю. Но за своего человека…

— А за себя?

— Не понял.

— Чего ты не понял? Взялся этого устранить, а он живой, того гляди очухается и запоет. Сам теперь не суйся, Боцману поручи, он все может.

— Но не запел же пока. Я решу с ним вопрос в ближайшее время. Там возникла…

Громкая радиореклама начисто заглушила все слова. Роман Сергеевич до предела напряг слух, но тщетно. Минуты через три слова снова стали различимы.

— Решай скорее, — голос Комедии стал особенно резким и раздраженным. — Ты и так меня в непонятку вписал, еле перед коллективом объяснился. Мне эти косяки не нужны. Такое пришлось выслушать, упаси бог. Народ-то думает, что это я хотел мимо всех квартиру обделать. Ну, скажи мне, зачем ты этих дураков-музыкантов приплел?

— Я с ними из своих рассчитаюсь, говорили уже.

— Богатый? А доверие? В нашем деле главное — доверие. Нет доверия, нет и человека. А если бы Эдик меня не окликнул на улице? Так бы я ничего и не знал, что вы с дружками замыслили. Нельзя так делать! Ко мне следователь приходил, очень расспрашивал про него. Кто мог, зачем, почему? Хитрый мужик, непростой.

— Токарев?

— Он самый. Смекаешь, как дело-то поворачивается? Он круги сжимает, а в середине мы с тобой. Решай, Паша, но так надо решить, чтобы все естественно было, натурально. Чтоб не придраться. Хорошо мы сообразили с Оськой, Токарев на него думает. Я ему такого наплел… Надо так решить с ним, чтобы они на Осю думали. Подкинуть что-нибудь. Лишь бы никто не видел, как мы его увозили. Ничего граждане не заявляли? Нет? Хорошо бы. Пусть ищет Токарев, занимается. Паша, ты давай там, придумай, как быть в курсе следствия, запишись в ихнюю бригаду, что ли, добровольцем. До сегодняшнего дня мы внимания правоохранителей не привлекали, и все шло как положено. Теперь ситуация поменялась. Еще раз говорю: если где-то проколемся, этот Токарев раскрутит. Тогда бежать нам с тобой, не останавливаться. И от твоих, и от моих. А у тебя жена и дочь. Думай, думай.

— Да как запишешься-то? У них там своя группа, — Баженов повысил голос.

— Могу тебе рекомендацию дать, — засмеялся Комедия. — Токарев меня уважает, визитку подарил. Ладно, звони уже.

— Кому?

— Шнырю своему, пусть креветки несет. Ты париться-то будешь?

— Нет. И так жарко.

— Пойду на дальняк.

Разговор прервался. Свекольников-старший утирал пот, градом стекавший по лицу. Футболка промокла, хоть отжимай, воздуха не хватало. Где-то сработал сливной бачок, щелкнул замок двери, послышался звон стекла. Разговор продолжился.

— И я не буду париться. Ты сказал, к Эдику папа приехал? Кто такой?

— Так, хмырь, никто. Он их бросил давным-давно, подался в Москву за красивой жизнью. Теперь приперся грехи замаливать, иконку установил, свечечку зажигает. Он — не проблема.

— Пусть так. На следующей неделе надо вопрос закрывать.

— Закрою.

Послышался стук в дверь.

— Иди возьми, — коротко приказал Комедия. — Не надо чтоб он меня видел.

Дальше беседа прерывалась большими паузами.

— Нас с матерью тоже отец бросил, — говорил Комедия. — Развелся, переехал в соседнее село. Он и раньше, говорили, погуливал в открытую, а то вдруг взял и съехал. Тогда такие шутки в деревнях были редкостью. Уклад-то патриархальный! Мать убивалась, передать не могу. Денег не хватало, хозяйство стало загибаться. Я пошел пастухом в колхоз, два месяца на каникулах отработал нормально, потом у меня трех овец волки задрали. Все, что заработал, пришлось отдать. Надо мной вся школа издевалась. А в нашей школе учились дети с шести деревень. Представляешь? Это в Молдавии было, еще при СССР. Ну, что делать? Как с ним быть? Общество заедает, проходу не дает. Думал я, думал. На мать сил нет смотреть, она постарела сразу, почернела, болеть начала, а он гуляет. Такой веселый, все у него хорошо.

— Придумал?

— А как же! Взял ножик и зарезал его, — Комедия хихикнул.

— Отца родного? Так просто взял и зарезал?

— Вовсе не так и просто. Мы сначала поговорили, я ему свое видение ситуации изложил, предложил варианты. А он говорит, что у него новая жена на сносях, то есть он не может с ней плохо поступить. Потом объяснил, что и я, когда вырасту, тоже буду бабами пользоваться и бросать их налево-направо. Что они для того и созданы, чтобы ими пользовались. Хотел понимания добиться от меня и сочувствия. Вот тогда-то я ножичек и достал. Он оказался плохим отцом, не оправдал доверия.

— И его новую жену ножичком?

— Зачем? Что я, зверь, что ли? Баб убивать нельзя, тем более она моим братом беременная была.

— Ну, и как вы теперь с другими бабами? После такого случая.

— Нормально, пользуюсь и бросаю. Отец оказался прав.

— А мать что же?

— Мать умерла, не дожила до окончания того самого, первого моего срока. Оказывается, она все еще очень сильно любила отца, ждала его и даже жалела. Больше я туда не возвращался.

— Так стоило оно того?

— Убийство и срок? Стоило. Я-то остался. Живу и знаю, что всегда поступаю так, как надо.

Опять наступила пауза.

— Я пошел, поздно уже, — сказал Комедия. — Делай, как договорились.

В амбразуре одуревшего от жары и духоты Романа Сергеевича снова проплыли спины гостей. Комедия ушел, а Баженов, затворив за ним дверь, остановился ровно напротив Свекольникова и сквозь стекло уткнулся в него прямым взглядом, словно видел в темноте светящиеся глаза наблюдателя. Он стоял неподвижно несколько минут, потом правой рукой резко выхватил что-то из-за пояса и направил прямо в лицо Роману Сергеевичу. У того все сжалось внутри. «Все, конец, — успел подумать Свекольников. — Он меня нашел, сейчас выстрелит». Но оружия в руках Баженова не было, он баловался со своим отражением, повторив движение еще несколько раз, не забывая дунуть в воображаемое дуло. «Тренируется, — с облегчением догадался Свекольников. — Идиот!»

— Вроде обошлось, — выдохнул Пронин, освобождая из заточения Романа Сергеевича. — Что-то плохо выглядишь и мокрый весь. Полежи на диванчике, Рома, отдышись, обсохни. Хочешь, душ прими.