Франк Тилье - Лес теней

Она выглянула в коридор, потом вернулась проверить, на месте ли коробочка с белыми таблетками. Схватила упаковку экзацила, которая лежала у дальней стенки шкафа, приняла одну пилюлю, прислушиваясь к малейшему скрипу пола.

Затем отправилась на кухню. Ей было так легко! Она не понимала, случилось ли это чудо из-за аборта или благодатного сна, который унес ее в крепкие объятья Морфея. Да, в конце концов, здесь ей будет просто отлично. Никому ничего не надо доказывать, не надо оправдываться. Больше никаких писем, никаких мейлов от этой психованной…

Из открытой кухни доносился приятный аромат горячих круассанов, какао и топленого масла. От гостиной она была отделена лишь невысокой стойкой, на которой стояла фаянсовая посуда. В камине весело горел огонь, распространяя по помещению приятное тепло.

Аделина была уже одета и накрашена, на голове у нее красовался идеальный шиньон.

– Давид сказал, что вы предпочитаете какао с молоком.

– У нас дома все пили кофе. Но я занималась спортом, поэтому мне его пить не позволяли. Так что с возрастом привычка осталась. Я никогда в жизни не пила кофе… Да он бы мне и не подошел. Кофе возбуждает, а я от природы человек нервный.

– Я заметила! А каким спортом вы занимались? Судя по вашей фигуре, я бы подумала, что теннисом.

Кэти сунула руки глубоко в карманы и подошла к столу:

– Это комплимент?

– Скорее да.

Кэти застенчиво улыбнулась:

– Вы далеки от истины. Я занималась боксом. Французским, в легком весе, 56–60 кг. Бросила, когда стала походить на вспаханное поле.

Аделина присвистнула:

– Точно говорят, по внешности нельзя судить о человеке.

Она немного помолчала, и Кэти почувствовала себя неловко.

– Короче! Круассаны из морозилки! – продолжила Аделина. – Может, знаете поблизости какую-нибудь булочную?

– Булочную «У черта на куличках», – пошутила Кэти, не скрывая хорошего настроения. – Дом восемь, на Кудыкиной горе!

Аделина улыбнулась, потом налила в большую чашку горячее молоко и добавила порошок быстрорастворимого какао.

– Спасибо, – поблагодарила ее Кэти. – Прошу прощения, я… еще не одета, малышка спала, и мне не хотелось ее будить.

– Ничего страшного. Вы же на каникулах.

– Вы видели Давида?

– Мельком. Он в лаборатории, зашел сюда с полчаса назад за кофе. Он вообще ложился?

– Да-да! Конечно! То есть… Думаю, да! Я так крепко спала. И это странно, если честно, я, вообще-то, жаворонок.

– Колдовское место! Мы тут отрезаны от мира, шум моторов остался где-то далеко-далеко…

Кэти отвлек звук потрескивающих поленьев.

– Да, извините, это я о поленьях задумалась. Я вам в следующий раз с камином помогу.

Аделина пожала плечами, держа в руках полную корзинку еще теплой выпечки.

– Не беспокойтесь, поможете еще. Деревяшек тут на всех хватит.

Она устроилась за столом, села очень прямо и поднесла чашку к губам.

– На снегу я не увидела следов рыси. Что хорошо. Может быть, прогуляемся немного? Артур сказал, что в южной стороне от шале есть быстрый ручей, там, если к горам идти, а еще есть торфяники на севере, тоже очень красиво.

Кэти кивнула:

– Пока Клара не родилась, мы с Давидом очень много ходили пешком. Так что я выносливая. Но у меня географический критинизм. Я как-то даже в версальском парке умудрилась потеряться!

Аделина дружески улыбнулась:

– Ничего, я неплохо научилась ориентироваться на местности. Так что мы друг друга дополняем, потому что насчет выносливости… Если хотите, можем вместе поехать в ближайшую деревню, это час езды на машине, вы, скорее всего, проезжали через нее. Подождем только, когда дорога будет не такой скользкой. Не знаю, как вам, а мне отсюда никак не позвонить!

– Нам тоже. Я обещала маме дать о себе знать по приезде. Она волнуется, наверное. А… Кристиан, водитель, он все-таки уехал, несмотря на гололед?

– Вроде бы. На дворе только один джип остался…

– А Артур отпустит нас в деревню? То есть он же инвалид, вдруг ему понадобится…

– Постоянный присмотр? Совсем наоборот. Он хочет быть как можно более независимым. Он, например, не выносит, когда я дотрагиваюсь до его кресла. Он зовет меня только… но это личное. Он просто выглядит немного холодным, но на самом деле он очень приятный человек.

В глубине коридора зазвенел колокольчик. Аделина распустила шиньон и взбила волосы.

– Артур ненавидит слишком прилизанные волосы, – доверительно сказала она Кэти, вставая. – В этом плане он очень щепетилен… Кстати, я вчера собрала остатки еды, вот тут мешок, у мусорного ведра… Это для поросенка. Как я поняла, заниматься им будете вы… А то свиньи – это не совсем по моей части…

– Конечно, конечно! Я займусь Гринчем. Клара его уже обожает! Только о нем вчера и говорила, когда я ее укладывала. У них под глазом одинаковые синячки, удивительное совпадение…

Кэти взяла из корзиночки круассан:

– Аделина!

– Да?

– Прошу прощения за вчерашний вечер. Я совершенно расклеилась. Да еще эти подвешенные туши, меня чуть не вывернуло…

– Все мы были не в своей тарелке… А так я рада, что мы поговорили как взрослые люди…

Она ушла. Кэти проглотила круассан, потом второй. Какао просто отличный, как всегда! Потом с чашкой в руках направилась в чуланчик за кухней. Два холодильника, две морозильные камеры, консервы, алкоголь, молоко, печенье, сладости. Да тут можно осаду выдержать! А она уже собиралась сесть на диету…

Кэти сходила в загон покормить Гринча и сразу отправилась в лабораторию. Запах антисептика был не таким сильным, как накануне. Давид сидел и размышлял, согнувшись над пишущей машинкой. Вокруг него повсюду валялись скомканные страницы, рядом с ним лежала надкусанная шоколадка и стояла пустая чашка. Прямо-таки карикатура на самого себя! Кофе, шоколад и писанина…

– Ну и видок у тебя! – воскликнула Кэти и нежно его обняла. – Плохо спал? Опять кошмары снились?

Давид быстро закрыл папку с делом Палача и поцеловал жену в шею:

– Ничего не получится… Невозможно.

Кэти устроилась у него на коленях и ущипнула за подбородок.

– У ти господи… Рассказывай давай!

– Да что… Да вот хотя бы эта машинка. Рухлядь какая-то! Мне приходится одним пальцем печатать!

Кэти поправила очки, перевела каретку, вставила новый лист и сказала:

– Немецкая, на века сделана. Кстати, в старших классах мы учились печатать не на немецких, а на американских машинках, так они еще хуже были! Я тогда думала, что наш препод просто садист. Его звали Экмейер, до сих пор фамилию помню. Он вообще не разрешал нам пользоваться компьютером. А сейчас я понимаю, что он нам огромную услугу оказал. Тяжело в учении, легко в бою…

Она начала быстро печатать: «Съешь же еще этих мягких французских булок да выпей чаю».