Франк Тилье - Лес теней

– Мои клиенты говорят редко, – в свою очередь прервал ее Давид.

– Чем вы занимаетесь?

– Я танатопрактик…

– Кто?! – удивилась Эмма.

– Как бы вам объяснить… Я… я привожу в порядок людей, когда они уже умерли, чтобы их можно было показать близким до погребения.

– Нет! Поверить не могу! Никогда бы не подумала!

– Отчего же?

Она неуклюже пожала костлявыми плечами, отчего вдруг показалась Давиду сбрендившей марионеткой. На фоне худых плеч шея Эммы выглядела прямо-таки толстой, отчего фигурой женщина очень напоминала слепленного каким-нибудь ребенком из пластилина человечка, из тех, которым приделывают голову к телу, приплюснув ее кулаком.

– Я… не знаю. Вы такой молодой, симпатичный… что больше похожи на сумрачного романиста, чем на бальзамировщика… У вас, наверное, скопилась куча Anekdoten . Например, об оживающих мертвецах, пока вы их режете. Или… Ну не знаю. Расскажите!

– Простите, но…

– Хотя бы одну историю!

Давид вежливо улыбнулся. Ему совсем не нравилось то, что Эмма навязывает ему такую интимную манеру разговора.

– Нет-нет… В этом нет ничего смешного.

– Я не это имела в виду… Пожалуйста, побудьте со мной еще немного. Я вас и правда совершенно не интересую? Но ведь вы ради меня рисковали своей жизнью, хотя мы не были даже знакомы. А теперь у вас есть шанс узнать меня, а вы сбегаете! Почему?

– Но… я не рисковал своей жизнью ради вас!

– Рисковали! Вы попытались добраться до моей машины, чтобы…

– Да нет же! Я просто хотел понять, что произошло!

– Сигарета… Мне правда нужно покурить… Тут никто не курит?

Давид удалился в темноту, ничего ей не ответив.

– Если я испугаюсь, я знаю, где вас искать, – добавила она ему вслед чуть громче, чем было необходимо. – В Labor , кажется?

Аделина из кухни испепелила ее взглядом.

Давид, обернувшись, приложил указательный палец к губам.

– Тсс, вы всех перебудите. Да, я работаю в лаборатории. Но пожалуйста, постарайтесь не входить, когда я пишу… Даже Кэти так не делает.

Он услышал, как Эмма что-то пробормотала себе под нос, но не обратил на это внимания. Мыслями он уже был далеко. Очень далеко.

Черная машинка «Rheinmetall» в тусклом свете лампочки. Прямо перед ней – сиденье из потрепанной кожи. Вокруг светятся зеленым Hydrotaea pilipes и другие крылатые товарищи. Широкое окно, выходящее на южную сторону, на заднем плане – острые зубцы деревьев. Эта комната походила на зал для приведения в исполнение смертного приговора. В центре – электрический стул. Повсюду со стен смотрят наблюдатели. Гудит звонкая тишина. А сам он – приговоренный к смерти.

В общем, Давиду такая картина нравилась.

Давид закрыл дверь, устроился за столом, выпил залпом стакан виски, налил себе еще… В коридоре послышался скрип. Видимо, Эмма или Аделина решили наконец пойти лечь спать.

Он спокойно дождался, пока алкоголь начнет действовать. Поставил CD и включил звук на полную мощность. «Девушка и смерть». Начало квартета каждый раз пронзало все его существо.

Мурашки по коже… Напряженные руки… Пальцы ударяют по буквам…

Мужчина и пишущая машинка. Время для бессознательного. Мозг работает не менее чем на семьдесят процентов… Лисица, притаившаяся в глубине курятника.

Вперед… Рубленые фразы, истерзанные буквы. Стиль мясника, стих поэта. Когда он писал, то думал лишь о темной стороне жизни. Об ужасе, готовом прорваться сквозь яд его строчек.

Это лесное безмолвие… Эти события… Он дрожал от волнения…

И ураган.

На страницах его романа… Поток слов… Марион вырывается из когтей Палача. Из трубы шале идет дым. Она проникает в дом, прерывисто дышит… Зовет на помощь… Никого… Пустая кухня, пустая гостиная. В спальне на кровати разбросаны порножурналы, наручники, веревки в засохшей крови. Это его дом! Того, кто только что убил ее мужа выстрелом в голову! Что с ее ребенком? Что случилось с ее девочкой? Как она могла бросить их? «Трусиха! Чертова предательница!» – проклинает она себя. Она падает, поднимается. Бежать, бежать… Хлопает входная дверь… Она в ловушке. Тяжелые шаги. Пол тихо скрипит, как будто убийца замедлил шаг. Шум усиливается. Палач приближается. Она хочет умереть. Пусть он убьет ее! Ее пронзила боль. «Нет! Не кричать! Не кричать!» Она прячется под кровать. Мышцы ее горят.

И дверь медленно открылась, на пороге показался огромный сапог…

Давид вытащил лист из пишущей машинки и положил его поверх остальных.

Теперь, когда он вошел во вкус, роман разворачивался удивительно легко. Не сравнить с тем, как он полтора года вымучивал шестьсот тысяч знаков для своего романа «От мертвецов»! Он дни и ночи проводил в компании Джека Фроста, сидя перед бледным экраном компьютера. Того самого Фроста, в вязаном свитере, в ботинках Dr. Martens, с хабариком в уголке рта, этот персонаж чуть его не прикончил. У него лопались сосуды на глазах, жена устраивала истерики…

Да, Джек Фрост чуть не убил его.

Давид внимательно перечитал написанное, исправил семь-восемь опечаток. Его лицо осветила довольная улыбка. Текст был действительно хороший, прочувствованный, яркий. Его героиня, Марион, явно оказалась той еще штучкой. Бросила мужа и ребенка, чтобы спасти… Какая мать, какая жена так поступит? В любом случае на детали времени нет. Артур может пойти и пожаловаться в отдел гарантийного обслуживания, если будет недоволен.

Ему же Марион нравилась именно такой. Резкой, дикой.

Завтра он решит, оставит ли ее в живых. Скоро на сцене появится полицейский, упертый, матерый, странный, каким ему его описал в своем письме Дофр. Он уже выбрал полицейскому имя. Давид… Его второе «я»? Бальзамировщик.

На часах два пятьдесят две. Давид уже догорал, как остывшие угли, но еще не смог бы уснуть. Страницы романа пока не отпускали его. Марион не отпускала. Да, эта тощая брюнетка уже жила в нем…

Эмма…

Сойдет ли и Палач со страниц романа?

Франц…

Справа от него в темноте лежали документы. Он помедлил, потом вытащил один. Сеансы Тони Бурна. Количество ударов сердца, вытатуированное на черепах семи детей… Психологический портрет, сделанный Артуром…

Заскрипели дверные петли. Давид оглянулся. Дверь оказалась открытой. Он бросился в коридор. Никого, ни звука. Все спали.

Он вернулся обратно, окруженный запахами формалина и эфира. Увидел собственное отражение в окне. Хотел бы он закрыть ставни. Но ставней не было…

Давид открыл папку. Вытащил вложенные в нее листы светло-зеленого цвета. Пробежал их глазами. Ближе к концу записи на линованной бумаге становились все более разрозненными. На последнем листе Артур просто отмечал даты визита пациента и рисовал рядом стрелки. Вверх, вниз, вправо, влево. Они отражали состояние Бурна, упрощенную энцефалограмму его сознания. Множество стрелок вниз…