Франк Тилье - Лес теней

– Эм… Эмма! – залепетала она, указывая на следы крови, ведущие к поленнице. – Она… она уш… уш…

Кэти парализовало от страха.

– Не может быть! Не может быть! – воскликнул Давид.

– Пила! – заорала Аделина. – Черт!

Наступила тишина. Потом Давид добавил:

– Запру входную дверь! Это ее задержит, если она решит вернуться за ружьем!

Он осторожно вставил ключ и провернул его.

– Ну, вперед! – приказал он, возглавив шествие.

И хотя Дофру теперь до них не добраться, все понимали, что их ожидало.

Надо было идти.

Они шли быстрым шагом, двигаясь друг за другом гуськом. От холода перехватывало горло.

Вдруг издалека донесся глухой и низкий рокот бензопилы. Резкий, прерывистый звук, жаждущий крови.

Кэти с перекошенным лицом обернулась назад.

– Вперед! Скорее! – велел ей Давид.

Они бежали целую вечность, потом остановились, чтобы перевести дыхание. Давид опустил Клару на землю. Кэти села рядом, лицо ее горело. Отставшая на десять метров Аделина выглядела очень бледной, ее силы были на исходе.

Сквозь деревья, вдали, они увидели крохотное шале, из которого торчал огромный дуб. А затем блеснуло солнце и осветило Эмму, которая стояла на крыльце дома и высоко над головой держала пилу.

– Дави-и-и-ид! – донесся до них ее голос. – Дави-и-и-ид!

Эмма бросилась за ними. А потом неожиданно ринулась обратно и, страшно рыча, начала крушить деревянную входную дверь.

Давид хотел взять на руки Клару, но его опередила Кэти.

– Давай я… – задыхаясь, сказала она. – Я еще… могу… Быстрее… Надо быстрее… Она пошла за… ружьем…

Давид кивнул, бросил взгляд на согнувшуюся вдвое Аделину и снова пошел впереди.

– Эмма… Она ранена и… истекает кровью… – сказал он. – Она… она нас не догонит… Как с дыханием… Аделина?

– Я… я не знаю… Так себе… Но… приступов… астмы… больше не будет… Никогда…

Прямая тропинка наконец повернула влево и стала более узкой. Они начали карабкаться вверх, потом, вороша скрипящий снег, одолели крутой участок.

Вдруг Давида потянуло вниз.

Его колено исчезло в белой тине.

Он заорал.

– Ос… торожно! Не… двигайтесь… – только и смог выдавить из себя Давид, рухнувший в снег. Лицо его перекосило от боли, зубы свело судорогой.

Обездвижен. Только сердце прыгает в груди, только воздух сипит в легких.

Давид со стоном разворошил снег вокруг ноги и увидел зубцы капкана на волка, захлопнувшиеся вокруг его щиколотки. Кэти в ужасе прижала дочку к груди.

– Это… западня! – выдохнула, осторожно приближаясь, Аделина. – Снег… утрамбовали… Следы… человека! Эмма переставила… все ловушки… сюда!

Она присела и попыталась разжать капкан. Давид закричал от боли.

– Ничего… не получится. Особый… механизм… Нужен… специальный рычаг… – сказал он, немного придя в себя. Кэти передала Клару Аделине и склонилась над мужем.

– Тише! Тише, дорогой мой! Успокойся! – Она потерянно огляделась. Деревья, кругом одни деревья. – Нужно вытащить его, Аделина! Нужно его вытащить! Сейчас же!

Давид постарался выгнуться, но даже это легкое движение привело зубцы капкана в действие, отчего он едва не потерял сознание. С трудом поймав краешек куртки жены, Давид подтянул к себе Кэти и прошептал, стараясь не кривиться от боли:

– Возьми… возьми сумку и… бегите… Бегите так долго, насколько хватит сил… Когда устанете… идите… но как можно… быстрее… Вы… вы доберетесь до… дороги и… позовете на помощь… Все… все будет хорошо…

Кэти гладила его по лицу, отказываясь вслушиваться в слова. Аделина тем временем старалась всеми возможными способами отвлечь Клару от этого ужасного зрелища.

– Нет! Нет! Никогда! – запротестовала Кэти. – Я тебя не брошу!

– Аделина… – позвал Давид. – Вы должны уйти… втроем… Или… они убьют вас… Убьют… Мне они… ничего не сделают… Она… не погонится за вами… Ей нужен я… Все будет хорошо… Не волнуйтесь…

Кэти в отчаянии бросилась к капкану и снова попыталась разжать зубцы. От нечеловеческой боли у Давида на губах выступила пена, глаза закатились.

– Хватит! – заорала Аделина, схватив Кэти за руку. – Ты убьешь его!

– Нет! – повторяла Кэти. – Нет! Нет! Нет!

Потом наступила тишина. Далекий рев бензопилы затих. Вероятно, Эмма уже нашла ружье.

– Думай… думай о дочери… О Кларе… О моей Кларе…

Он посмотрел на Аделину, в его глазах стояли слезы.

– Прошу вас… Уведите их… Спасите… Ради… ради моей дочери… Она должна… жить!

Клара увернулась от Аделины и прижалась к отцу.

– Ох, дорогая моя! – только и смог прошептать он в приступе боли.

Аделина с грустью отняла девочку от отца.

Прощание было тяжелым.

Давид знал, что больше никогда их не увидит.

Он из последних сил оттолкнул Кэти и, раскинув руки, растянулся на снегу.

– Уходите!..

– Не-е-е-ет!

Раздался выстрел. В воздух, сезон охоты открылся.

– Дави-и-и-ид!

Кэти вздрогнула.

Похолодев от страха, Аделина взяла сумку и подхватила рыдающую Клару на руки.

Кэти в последний раз бросилась к мужу и всунула ему в ладонь соску их малышки. Соску, погрызенную маленьким Гринчем.

Давид поднял голову, когда его любимые почти исчезли из виду за заснеженным склоном, по которому спускались, стараясь обходить дорогу и дьявольские ловушки Эммы. Напоследок Кэти долгим взглядом посмотрела на мужа и потом побежала за Аделиной и Кларой, уже не оглядываясь.

Плач девочки наконец стих.

Давид почувствовал, как у него на глазах застывают соленые слезы. Наступил момент, когда он слышал только биение собственного сердца.

Но скоро где-то совсем рядом заскрипел снег.

Чудовище приближалось.

Он будет страдать. Потом умрет.

Давид подумал о своей семье… О жене и ребенке, они будут счастливы. Клара вырастет. Она будет жить, она станет взрослой.

К нему приближались уверенные шаги – шаги палача, готового к казни. Потом над ним нависло окровавленное лицо с разбитым носом, который уже начинал синеть.

– Пож… пожалуйста, Эмма, не мучь… не мучьте меня… – простонал он, стараясь приподнять голову. – Я буду… буду любить вас… Буду любить… так сильно… как только могу…

Она выпрямилась и пошла дальше, неся на плече ружье.

– Ради… бога! Эмма! Ос… оставьте их! Оставьте… Я… умоляю вас…

Он не знал, сколько времени прошло, пока его не привела в чувство резкая пощечина. Его волосы сковал иней, губы на морозе смерзлись. Он открыл глаза, над ним склонилась Эмма. Давид видел ее словно в тумане: ее рот кривился в отвратительной усмешке. Эмма подняла руку, разжала ладонь, и на лицо Давида посыпались гильзы. Он повернул голову, вжавшись левой щекой в ледяную корку. Перед глазами лежали три пустые, еще не остывшие гильзы, воняющие порохом.