Вячеслав Прах - Он умел касаться женщин

— Тебе бы хотелось смотреть на женщин?

— Да.

— Смотри. В этом греха нет.

— Греха нет во всем, что ты мне позволишь, мам. Спасибо.

— Доброй ночи, Люк.

— Доброй ночи.

Юноша тихо вернулся в свою кровать. Кажется, Миа все это время крепко спал и ни о чем не догадывался…

Директор вошел в квадратную комнату, по центру которой стояла широкая кровать, застеленная покрывалом молочного цвета.

Справа от нее, прямо у окна, в собранном виде стояло небольшое кресло-раскладушка, служившее хозяевам самым обыкновенным креслом.

Фотографий в этой комнате не было никаких. Почему-то дети не выставляют свои фотографии у всех на виду, в отличие от их родителей.

Мужчина внимательно осмотрел небольшую темную комнату с одним окном. На стене висел плакат группы «Beatles», на котором была изображена вся ливерпульская четверка.

«Юный Сомелье слушал “Beatles”», — проговорил про себя директор.

Ничего интересного невооруженным взглядом мужчина в комнате не обнаружил. Но справа около окна располагался один любопытный, по мнению директора, деревянный комод.

Мужчина открыл верхний ящик и вытащил оттуда два школьных альбома обоих братьев. Затем — армейский альбом Миа. Люк, по всей видимости, не служил. И еще — большую стопку грамот на имя Люка Миллера. За выигранные первенства по шахматам, рукопашному бою и карате.

Среди двадцати трех грамот не было ни одной, которая принадлежала Миа.

«Значит, характер есть», — мысленно прокомментировал директор, сложив грамоты в стопку и убрав их обратно в ящик.

В школьных альбомах не нашлось ничего интересного за одним-единственным исключением. На последней странице одноклассники оставляли свои пожелания владельцам альбомов, и Миа Миллеру написала мисс Стенли. Надпись была простой: «Прекрасному другу. От Маргарет». Ниже шла подпись юной мисс Стенли, отец которой гнил сейчас в тюремной камере.

Директор просмотрел все альбомы, а затем вернул их на свое место. Открыл второй ящик комода.

Две мятые рубашки. Одна белая, вторая синяя. Электрическая бритва. И пустая пачка из-под сигарет. Больше там не было ничего.

В третьем ящике директор обнаружил то, что никак не ожидал обнаружить в этом доме. А именно — письмо, адресованное ему.

На белом конверте было написано «От Эриха Бэля. Директору психиатрической клиники».

Мужчина аккуратно распечатал конверт и достал оттуда письмо. Исписанное с двух сторон незнакомым ему почерком. Это не был почерк мисс Лоры или Люка Миллера.

Письмо начиналось так:

«Привет от Ремарка, директор.

Я знаю, что отвлек вас от пения мертвых птиц.

Вы нашли это письмо, а значит, следуете верным путем. Единственным верным путем, директор. Любой другой путь приведет вас к могилам мисс Лоры и мисс Стенли.

Как вы уже догадались, вам пишет своей твердой рукой мисс Стенли — как странно, что она у нее не дрожит. Видимо, Маргарет меня не боится, в отличие от «бесстрашной» мисс Лоры…

Директор, в конце ящика лежит ключ от двери квартиры, в которой сейчас находятся мои пленницы. Вам, наверное, кажется, что они именно мои «пленницы» и я делаю с ними все, что мне вздумается.

Но это не так!

Я еще ни одной девушки не коснулся без ее разрешения. А это значит, что на их телах, в случае неверного пути, вы не найдете моих отпечатков.

Также вам не стоит тратить время на мысли о моем криминальном прошлом. Моя репутация безупречна, директор, как у призрака. Ни за какие дела я ни разу не был привлечен.

Оставляю для вас в этой комнате еще одну подсказку. К ней вас снова приведут строки из Ремарка. На этот раз — «Жизнь взаймы»:

«Она освободила коробку от ленты, сняла крышку и папиросную бумагу… и в то же мгновение бросила цветы вместе с коробкой на пол, словно это была крапива.

В коробке были белые орхидеи…»

Ну что же. Я дал вам целых три подсказки, где искать белые орхидеи. Поторопитесь, директор. Я бы советовал вам бежать, так как розовые тонкие губы мисс Лоры могут меня попросить выключить тот фильм, который она смотрит.

В первую очередь, я поцелую ее. Знайте об этом.

Ваш преданный зритель,

второстепенный герой вашего немого кино.

P.S.

Жизнь — это тридцать четыре часа с тех пор, как на лист прольется последняя капля чернил.

Жизнь — это пять литров крови, смерть подобна замерзшей реке.

Жизнь — это танец перед Вечностью. Смерть — это подошедший к концу фильм, за который никогда не дадут «Оскар».

Ад есть. В нем цветут цветы.

Все бесы ходят под Богом в раю.

До скорой встречи спустя пять литров крови.

Сомелье.

12:34 сегодняшнего дня».

Директор еще раз перечитал это письмо, затем аккуратно сложил его вдвое и положил обратно в конверт. А конверт засунул в левый карман, где лежало письмо от Эриха Бэля, адресованное Миа Миллеру.

Мужчина достал из правого кармана пальто новую сигару и закурил прямо в комнате. Хотя еще несколько минут назад он уговаривал себя выйти на улицу.

«Думаю, хозяева не будут против», — мысленно сказал директор и зажег сигару.

Мужчина прекрасно понял намек Сомелье. Спустя тридцать четыре часа с момента написания этого письма мисс Лора умрет при загадочных обстоятельствах, без единой раны на теле, и яда в организме женщины, конечно же, не обнаружат. Но никакой загадки в орудии убийства Сомелье, по мнению директора, не было. У мужчины с сигарой во рту имелось целых два соображения на этот счет, и одно из них должно оказаться верным.

«Тридцать четыре часа — это чуть больше суток».

Директор посмотрел на свои наручные часы. Было без пятнадцати семь, а значит, прошло уже шесть часов с того момента, когда «пролилась последняя капля чернил».

До смерти осталось двадцать восемь часов.

«Где же эта коробка орхидей?»

Директор с дымящейся сигарой в правой руке решил больше не терять ни минуты и начал поиски таинственной коробки…

Солнце припекало мокрую спину худого и костлявого юноши с каплями меда в глазах.

Он сидел на мокрых камнях около сгорбленной матери, которая на железной волнистой доске драила грязную одежду.

— О чем думаешь, Люк?

— Хорошо здесь, на солнце. Вода сегодня холодная.

— Уже конец августа. В эту пору вода всегда холодная. Остались последние дни до осени. Купайся, Люк, чтобы потом не жалеть.

— Жалеть не буду. Я уже достаточно накупался. На год вперед хватит. Еще немного, и у меня начнут расти жабры, — улыбнулся юноша.

— Люк…

— Что, мама?

Люк смотрел вдаль, где над речкой виднелся небольшой железный мост, по которому шел пожилой мужчина с удочкой в руках.

— Можешь больше не стоять на соли.

— Не могу. Но спасибо.

— Почему?

— Миа поймет, что ты стала ко мне нежна.