Вячеслав Прах - Он умел касаться женщин

«Зачем их коллекционировать?» — каждый раз удивлялся брат.

«Потому что каждая женщина уникальна, Миа. Это, как коллекционировать виды растений. Я трогаю клочок волос и вспоминаю о женщине. В волосах содержится много информации. Женские пряди очень ценны, Миа. Потрогай! Вот это волосы матери, ты можешь дотронуться до них и сразу почувствуешь ее. Не самые приятные волосы, не стану спорить, но это больше для коллекции и контраста.

Теперь потрогай эти волнистые волосы. Это Жанин. Она красива, полна женской энергии, и все на свете хотят ею обладать. Поправлюсь, все на свете из нашего с тобой мира, Миа. Дотронься до них, и ты нежным ветром всколыхнешь в себе воспоминания о ней. Чувствуешь? То-то же! А говоришь, что я занимаюсь глупостью…

А вот это волосы Маргарет. Ха-ха! У тебя затрепетало внутри при одном только упоминании о ней, я все вижу. Тебе не нужны ее волосы, чтобы почувствовать ее в себе. Счастливчик! Не красней и не ври, я все знаю. Ты для меня самая нудная книга, которую мне, похоже, придется, дочитать до конца… А вот мне нужны ее волосы, чтобы вспомнить. Ведь я не ношу ее днями в себе, как ты.

Так, а это чьи? Мила. Кстати, ты тоже чувствуешь непонятную тревогу внутри, когда берешь в руки ее волосы? Нет? Значит, это только у меня такое чувство. Странное ощущение, словно предвкушение какой-то беды. Такая слякоть сразу на душе. Будто ведро с ледяной водой вылили на голову. Ладно. Может, пройдет…»

В один жаркий июньский день, когда юношам уже было по пятнадцать (вернее, пятнадцать исполнилось только Миа, так как Люк принципиально праздновал день своего рождения в октябре), на чердак по длинной деревянной лестнице поднялась Ребекка.

Мать решила открыть ржавый железный ящик с огромным замком, в котором была заперта ее тайна. Ребекка разбудила и выпустила темного проклятого страшного зверя. Имя которого — правда.

Женщина предпочитала держать ее до этого дня под надежным, неснимаемым запором. В самых толстых кандалах, какие только есть.

И в этот жаркий день, когда Ребекка поднялась наверх и принесла своим детям холодной воды из колодца, чтобы утолить их жажду, она облегчила свою душу, и ей стало легче.

— Миа, Люк. Присядьте на скамью! Мне нужно видеть ваши глаза.

Юноши послушно опустились на грязную, пыльную скамью, стоявшую на территории Люка.

— Мне нужно кое-что рассказать вам. Прошу выслушать меня до конца и не перебивать.

— Хорошо, — кивнули оба практически одновременно.

— Может, присядешь к нам? В ногах… — не договорил Люк.

— Я постою, — перебила его женщина.

Взрослые высокие парни с мужскими чертами лица и редкой щетиной на щеках замолчали и вопросительно посмотрели на мать.

— Что ты хочешь нам сказать? — спросил Люк, возвращая Ребекку к реальности.

Такое ощущение, что их мать мысленно находилась не здесь, хотя пристально всматривалась в глаза одного и другого.

— Как твои успехи, Миа? — спросила она неожиданно.

— В чем?

— Ты же вроде бы ходишь на шахматы с Люком.

— Да. Хожу. Для новичка даже очень неплохо играю, как говорит Люк.

— Это хорошо.

— Почему ты спросила?

— А ты Люк? Как твои успехи? — Будто не услышав вопроса, женщина перевела взгляд на второго сына.

Ее черные дьявольские глаза были сейчас какими-то несчастными и расстроенными.

— Хорошо. Я привык быть лучшим, мама.

— Это ты в себя, — с гордостью сказала женщина.

— Я знаю, спасибо.

— Из сорока тысяч человек в этом городе, Люк, ты решил выбрать в наставники своего отца.

После этих слов сердце Люка будто бы разорвалось от взрыва гранаты или атомной бомбы. Его сухие, самонадеянные глаза внезапно наполнились водой. Взгляд поник, а в горле моментально пересохло. Живот сжало с огромной силой.

Миа закрыл рот ладонью и начал неистово реветь. Он упал со скамьи и прижал ноги к груди. Теперь он ревел вслух. Ревел громко, но при этом не раздражал своего брата.

Люк ничего не слышал, ничего не видел вокруг. Юноша сидел в темной комнате на твердой тьме и слушал биение своего сердца. Сердце почему-то сильно покалывало. А живот болел, как от голода. Только боль была сильнее и пронзительнее.

— Я пойду, — сказал Люк тихо сам себе. Встал и переступил через своего брата, лежавшего прямо перед ним.

Мать внимательно наблюдала за каждым его шагом. Юноша подошел к выходу с чердака, но вместо того, чтобы развернуться спиной к небу и осторожно спуститься по лестнице вниз, он чуть было не пошел вперед по воздуху…

Мать изо всех сил схватила его за майку и не дала ему упасть. Она обняла его что было мочи и присела вместе с ним на пол. Люк молчал. Не проронив ни капли влаги. Не сказав ни слова.

Спустя несколько секунд он произнес:

— Я пойду. Отпусти.

И, как ни в чем не бывало, аккуратно спустился по деревянной лестнице и неспешным прогулочным шагом отправился в сторону речки.

На следующий день, ближе к обеду…

— Здравствуйте, мистер Рорк.

— Приветствую, Люк. Как успехи? Выглядишь что-то не очень…

Его наставник был, как всегда, энергичен и бодр. Теперь юноша смотрел на мужчину не как на своего учителя, а как на человека похожего телосложения. Люк смотрел на его густые брови и находил сходство со своими бровями. Глаза другие, губы другие, рост другой.

Все другое, кроме бровей, худобы и знака Скорпиона.

— Я ухожу навсегда. Прощайте.

— Что? — предательские лживые глаза выражали самое искреннее удивление на свете.

— Я смотрел на вас как на Иисуса, а вы смотрели в зеркало и видели в отражении Иуду… Горите в раю, мистер Рорк! — сказал Люк спокойным ровным голосом, как говорила его мать, вкладывая в свои тихие слова всю силу, ненависть и боль.

— Прости, Люк. Мне стоило тебе рассказать самому… — сказал Господь Бог, оправдываясь перед собственным сыном. Которого тысячу раз мог обнять, но не посчитал нужным это сделать.

— Горите в раю, — повторил юноша, теперь уже с презрением во взгляде. Он смотрел на падшего ангела, как на дохлого, вонючего пса. Покрытого трупными червями.

— В аду… — только и сказал мистер Рорк.

— В раю.

Люк последний раз в своей жизни посмотрел в глаза родного отца и ушел прочь.

Ребекка потеряла авторитет в глазах Люка. Она заперла свое достоинство в тот самый ржавый закрытый сундук, из которого однажды выпустила зверя.

Люк больше не повиновался ей. Не следовал слепо ее безоговорочным приказам, а прислушивался лишь к своим внутренним ощущениям. Плюнув на пьедестал, свергнув короля с его трона.

Он отправил мать в мир несостоявшихся родителей, недожженных домов, недописанных рукописей. Отправил ее прямиком в то место, которое намного хуже ада, и тем более рай не сравнится с теми бездыханными безлюдными краями. Где земля хранит следы текших когда-то давно рек, где высохшие канавы пустынны, немы и не имеют ничего в этом мире, кроме памяти.