Тереза Дрисколл - Это не сон [litres]

– Обезьянка, ты не знаешь, может быть, Тео хочет пить?

К моему изумлению, Тео выдержал паузу, наклонил набок голову, а потом прошептал на ухо игрушке:

– Тео говорит – да, пожалуйста. Апельсиновый сок.

И я стояла в дверях, пытаясь выглядеть спокойной, в то время как меня охватило чувство глубочайшего осознания того, что я сделала и как это отразится на нашем будущем.

И что Тео станет моим вторым ребенком…

С того самого дня все развивалось медленно, но верно. Постепенно Тео стал говорить со мной не только с помощью игрушки, но и напрямую. А потом через меня заговорил с Хелен и опять с Беном. Наблюдать за этим было одновременно и грустно, и удивительно – казалось, что мы играем в испорченный телефон, чтобы вернуть Тео в наш мир.

Мы так и не знаем, что ему пришлось пережить с Эммой. На что она действительно была способна. Бумаги, найденные в доме ее матери, подтверждали, что та многие годы прикрывала дочь. Наркотики. Мошенничество. Бесконечные долги.

Шли даже разговоры об эксгумации тела Клэр во Франции. Эвелин, сиделка, была уверена, что ее смерть была на совести Эммы. Но в конце концов эти разговоры прекратились. Я тогда здорово разозлилась. Денег не было, следователя не было, и, что самое страшное, это никого не волновало. Но некоторые бумаги, переданные матерью Эммы юристам, подтверждали худшее опасение Патрика: Эмма была социопатом [99] Социопат – человек, страдающий расстройством личности, которое характеризуется игнорированием социальных норм, импульсивностью, агрессивностью и крайне ограниченной способностью формировать привязанности. .

В полном смысле этого слова.

Бесконечные отчеты частных врачей, наблюдавших за Эммой в детстве. И во всех один и тот же вердикт: полное отсутствие моральных обязательств.

Вы можете себе такое представить? Ни малейшего приступа совести… за всю жизнь! А если коротко, то полное отсутствие способности любить или заботиться о ком-нибудь, кроме себя.

На эту тему написаны горы статей и книг… «Социопат рядом с вами». Я выяснила, что их не так уж мало. В некоторых исследованиях утверждается, что социопатом является каждый двадцать пятый житель Земли.

Я беспокоилась, что это может передаться по наследству, но Патрик посоветовал мне «заткнуться». Тео – самый добрый и нежный ребенок на свете.

«Расскажи мне о моей другой маме», – иногда просит он. Тео, слава богу, был тогда слишком мал, чтобы запомнить все те ужасы. И поэтому для него я создала другую версию Эммы. И рассказываю ему истории о прогулках по берегу в то лето, а еще говорю, что мама его очень сильно любила и теперь следит за ним с небес. Каждый божий день.

А иногда он пытается использовать это против меня.

«Моя настоящая мама поняла бы…»

Настоящая?

Однажды я зашла на сайт, посвященный приемным родителям. И вот что вычитала там: «Не та мать, которая родила, а та, которая вырастила».

И в те дни, когда кажется, что всё идет не так, когда я сомневаюсь в себе, когда вижу, что он смотрит на фото Эммы, когда нахожу у него под подушкой картинку с малиновкой, только эта мысль заставляет меня держаться. И я начинаю молиться и надеяться, что так же нужна ему, как он необходим мне.

Ведь я только сейчас, с помощью Натана, поняла, что значит для него эта птичка. Бедняжка Тео отпустил малиновку на свободу и смотрел, как она летит; он отправил вместе с ней частичку своей души. Поэтому тайно рисовал ее на руке, а по ночам мечтал о том, как она летает, свободная и никого не боящаяся, – потому что именно этого ему не хватало.

Я вижу, как подъезжает Марк. В этот раз из-за работы он приехал отдельно. Многие годы, наблюдая, как к дому подъезжает машина, будь то в Девоне, или в Корнуолле, или здесь, во Франции, я представляла себе, что вот сейчас она наступит. Расплата. Что это – полиция.

Я всегда верила, что рано или поздно они появятся, что это просто вопрос времени, что они найдут какое-то изображение. На камерах наружного наблюдения? Или разыщут свидетеля?

Но сейчас, после всех этих лет? Я начинаю думать, что все… действительно закончилось.

Я никогда этого не планировала. И до сих пор помню всё, как во сне.

Когда в больнице, навещая мальчиков и проходя мимо палаты Эммы, я поняла… Это был мой шанс. Сестра отошла от своего поста. За Эммой никто не следил. В палате находились только она и приборы. И было слышно лишь попискивание мониторов.

Сказать правду? Это оказалось даже слишком просто. Заставить их замолчать. Отсоединить кислородную трубку. И каждую минуту я ждала, что кто-то войдет в палату.

Чтобы остановить меня.

Но никто не вошел. И я наблюдала, как меняется ее лицо, как ее голова мечется по подушке. Ей не хватало воздуха. А я задержала дыхание и начала считать так же, как считала тогда, в поезде. И поняла, что в этот самый момент стала другой женщиной. Женщиной, которую я не знала и которой не хотела быть.

Я ждала и ждала, пока она наконец не затихла. Пока я не уверилась на все сто. А потом опять присоединила трубку и вышла.

Вернувшись домой, я мерила шагами кухню и все ждала, когда за мной приедут.

Но вместо этого раздался телефонный звонок, и нам сообщили, что Эмма умерла.

Сейчас, благодаря Натану и Тому, я знаю, что было проведено внутреннее расследование. Сиделка, которая в тот момент отвечала на звонок своего сына-подростка, понесла наказание. Случившееся зарегистрировали как смерть от естественных причин. Оказалось, что в больницах ежегодно сотни пациентов умирают от проблем с кислородом.

Иногда я даже говорю себе, что придумала всё это, что она всё равно умерла бы.

Но знаете, что самое главное? Меня это совсем не волнует. И я не ощущаю никакой вины. И самое страшное то, что, если б время повернуло вспять, я поступила бы точно так же.

Потому что я больше не верю во всеобщую справедливость. И я уже не та Софи, которая воспринимала мир только как черное и белое. Хорошее и плохое.

Наблюдая за тем, как умирает Эмма, я знала, что не имею права позволить ей выкрутиться из этой ситуации и вновь угрожать моей семье.

И вот я наблюдаю, как Марк приближается, проезжая мимо виллы на противоположном склоне холма. Это великолепное белоснежное здание с десятками цветочных горшков, полных ярких розовых, красных, синих и белых цветов, каскадами спускающихся с террасы.

Я ничего не говорила Марку – и никогда не скажу. Иногда мне кажется, что он меня понял бы. Понял бы, что я сделала это ради Бена. Ради Тео. Ради любви.

А потом я вспоминаю, как голова Эммы елозила по подушке, когда ее легкие пытались сделать вдох. И меня охватывает ужас, что я могла там стоять и ничего не делать.