Джеймс Деларджи - 55 [litres]

Чендлер инстинктивно нажал на кнопку звонка. Она сразу же ответила.

– Тери, тебе сюда нельзя, – заявил Чендлер, хотя знал, что она не послушает.

Она никогда его не слушала.

– Ты мной не командуй.

– Никто тобой не командует. Я всего лишь прошу…

– Я уже еду.

– Тебя не пропустят через кордон.

– Скажи, чтобы пропустили.

– Дело в том, что я не хочу, чтобы тебя пропустили. Более того, я прикажу тебя задержать.

– Как-нибудь проеду.

– Позвони Митчу. Он тебе то же самое скажет.

– Ну и пусть! – В Тери снова заговорило упрямство. – Только ты не забывай, что я жила здесь и знаю окольные пути. Все вы не перекроете.

– Тери…

Она надменно хмыкнула.

– Ладно, только будь осторожна, – со вздохом произнес Чендлер, но Тери уже повесила трубку.

Смирившись с тем, что бывшая жена рано или поздно объявится, Чендлер вошел в дом. Никто, в том числе и дети, еще не спал.

– С кем ты там спорил, пап? – спросила Сара.

Ей хотелось спать, но она заставляла себя держать глаза открытыми. Джаспер без конца зевал, поэтому ничего внятного сказать не мог.

– Ни с кем. Не обращай внимания.

– А мне показалось, что-то серьезное, – заметил отец.

Он все так же сидел у окна, только двустволку спрятал под кресло, чтобы не пугать детей.

Чендлер убедил себя, что не стоит им говорить про Тери. Сколько раз она обещала приехать и не приезжала – или, что еще хуже, неожиданно объявлялась и спутывала все планы, как, например, пять лет назад, ровно в тот день, когда Саре исполнилось пять. Они с братом были в восторге, думали, что мама вернулась насовсем. Чендлер сказал тогда, что надо предупреждать, а Тери ответила, мол, буду поступать как хочу, «это и мои дети тоже». Но Чендлер знал, что ей они не нужны – так, поиграться на время. Весь день рождения взрослые косо смотрели на Тери, и в конце концов она, сославшись на дела, уехала, а Чендлеру еще долго пришлось успокаивать расстроенных Сару с Джаспером.

Было уже поздно, и детей решили отправить спать. Джаспер заснул сразу же, как его уложили. Сара захотела обсудить первую исповедь. Чендлер был рад поговорить с дочкой, а заодно и отвлечься от тревожных мыслей.

Он смотрел, как Сара листает притчи, которые ей задали прочитать и разобрать: Каин и Авель, торговцы в храме, возвращение блудного сына – в общем, традиционный набор.

– Я хочу избавиться от грехов, – вдруг заявила она.

– Дочка, ну откуда у тебя грехи?

– Я грешна, – будничным тоном проговорила Сара. – Я иногда ворую еду у Джаспера из тарелки или могу стащить печенье, пока бабушка готовит. А еще злюсь и ругаюсь, когда тебя нет.

– Что, правда?

Сара покосилась на него, как на глупенького.

– Я знаю ругательные слова, папа.

Чендлер в этом и не сомневался.

– Нет, я о другом. Ты правда злишься на то, что я редко бываю дома?

Сара откинула черные волосы с лица.

– Да, но я злюсь и на маму тоже за то, что она не с нами.

Чендлер кивнул и попытался задать следующий вопрос, однако слова застряли в горле. Вопрос был важный, хотя ответ мог его не обрадовать.

– А ты согласилась бы с ней жить, если бы она позвала?

– В Порт-Хедленде?

– Ну да.

Другие варианты Чендлеру в голову не приходили, но теперь, представив, как Тери с Митчем переезжают в Уилбрук и у него на глазах растят его детей, он содрогнулся. Его даже затошнило от этой мысли.

– А ты поедешь с нами? – спросила Сара.

– Нет, не поеду.

– Когда меня избавят от грехов, я помолюсь, чтобы вы помирились и мы снова жили вместе…

Чендлер вяло улыбнулся.

– В том, что мы разошлись, твоей с Джаспером вины нет. К тому же, боюсь, одной «Аве Марией» тут не обойдешься.

– И все-таки я помолюсь.

– Конечно, помолись, – кивнул Чендлер и поцеловал дочку в лоб.

Убедившись напоследок, что отец не зарядил двустволку, Чендлер ушел. Раскалившийся за день асфальт до сих пор, даже в такой поздний час, отдавал жаром, и находиться на открытом пространстве было душно и неприятно.

Чендлер кружил по пустынным улицам. На дороге ему попадались только автомобили сотрудников Митча без опознавательных знаков. В домах горел свет, но в окнах никто не мелькал. Город точно вымер.

Всю неторопливую поездку Чендлер размышлял о словах дочери про грехи и кару за них, про прощение и суровое правосудие. Про Каина, убившего своего брата Авеля. Хм, интересно, а что, если Гэбриэл с Хитом – братья? Чендлер потряс головой. Нет, не может быть. Ни внешне, ни голосом они не похожи. Тут дело в чем-то другом…

Каин и Авель…

В памяти опять всплыли имена. Чендлер уже видел их. В газете? В ориентировках? В каком-то списке?

Во время поворота на Харви-стрит он вспомнил и едва не выпустил руль. Да, это был список… список из хижины! Чендлер попытался его представить. Адам, Сет, Джаред, Шейла… Все имена известные и довольно распространенные, но он определенно уже видел как раз такую подборку. Возможно, конечно, недосып играл шутки с памятью, но в этих размышлениях имелось некое разумное зерно.

Чендлер свернул на Принс-стрит. Имена продолжали зудеть в мозгу: Адам, Сет, Джаред, Шейла… Там же – Ноа. Каин и Авель. Перед глазами начала возникать четкая картинка. Он ведь и правда уже видел эти имена. В книге. Красная обложка с золотым тиснением…

Чендлер резко ударил по тормозам, и машина встала на перекрестке с Харпер-стрит. Других водителей не было, так что никто не сигналил.

Чендлер вспомнил.

Он резко притормозил у своего дома и выскочил из машины. Гэбриэл утверждал, что его воспитывали на религии. Еще он упомянул, что при рождении каждому дается потребность в родителях и умиротворение от религии. Он же лишился и того, и другого.

Обойдя дом, Чендлер вошел через черный ход, дверь которого никогда не запиралась. Книжный шкаф стоял в углу между кухней и гостиной. Полки были забиты второсортными романами, которые он покупал и не читал; дорогую красную обложку среди них найти будет нетрудно. Вот только ее там не было.

Чендлер решил зайти в комнату Сары. Библия лежала на прикроватном столике, окруженная всевозможными принадлежностями для сотового: чехлами, защитными экранами, связками кабелей. Твердая красная обложка. Серьезное чтение.

Не зная, с чего начать, Чендлер открыл книгу на пятьдесят пятой странице, поскольку это число упоминали и Гэбриэл, и Хит. Там описывалось, как Моисей разделил воды Красного моря, как сыны Израилевы, изнемогая от голода, шли по пустыне, как Господь одождил их хлебом.

Что это могло значить? Умение разделять морские воды – возможно, желание полного контроля? Убийство способно вселить в человека такую иллюзию. А хлеб с небес? Голод в пустыне? Может, Гэбриэл отводил людей в аутбэк, чтобы обратить в созданную им религию или культ? А тех, кто сопротивлялся, убивал? Или от голода он помутился рассудком? На трупах жертв следов каннибализма не обнаружили, даже на последней, которая лучше всего сохранилась, однако такой вариант не исключен. Впрочем, все это домыслы, и к сути они не приближают.