Кара Томас - Где скрывается правда

– Ты не понимаешь. Мне надо с ней повидаться…

– Тогда я отвезу тебя попозже, – говорит Мэгги. – Пора готовить ужин.

– Надо ехать сейчас. Пожалуйста, мама…

Мэгги прерывает Кэлли вздохом.

– Если Дэрил там, немедленно уходи, слышишь? И пусть тебя довезет Тесса. Ты сейчас не в состоянии вести машину.

Я жду, что Кэлли огрызнется и скажет: «Ни за что» . Она поворачивается, будто готовится взбежать вверх по лестнице, но вместо этого тянется через перила и передает мне ключи от машины.

– Это я виновата, – бормочет Кэлли. Мы на пути в госпиталь святого Фрэнсиса, не самую близкую больницу – ближе всего «Милосердие Фейетта», но Кэлли считает, что миссис Каучински отвезла Кэти подальше от города, чтобы избежать вопросов.

Кэлли откидывается на спинку сиденья, забросив ноги на переднюю панель.

– Он видел, как Кэти разговаривала с нами, и, видимо, понял, о чем.

– Где сейчас Дэрил? – Я не свожу глаз с дороги. Я еще ни разу не водила машину в Пенсильвании, поэтому еду очень внимательно. Пришлось придвинуть сиденье прямо к рулю: Кэлли гораздо выше меня.

– Не знаю. – Кэлли выпрямляется и притягивает колени к груди. – Эбби сказала, что Кэти говорит, будто упала с лестницы. Они не хотят привлекать внимание полиции.

Мысли кружатся в голове, сменяясь одна другой. Я снова думаю о собаке – с отцом Ариэль это воспоминание связано неотрывно.

– Что если он ее избивает, чтобы она молчала? – На каждое слово у Кэлли уходит по миле дороги. – Поговаривают, что он ее поколотил в тот день, когда нашли Ари, помнишь? Может, это не потому, что Кэти прикрывала Ари, а потому что он боится, что Кэти известно, кто он на самом деле…

– Кэлли, притормози, – говорю я. – Это понятно, но ты-то что сделаешь? Ворвешься в больницу и допросишь Кэти? Обвинишь ее отца в убийстве Ари? – Я вздыхаю. – Кэти и так его до смерти боится. Если она что-то знает, то все равно нам не скажет.

Кэлли хмурится: ясно, что эту часть плана она еще не продумала.

Парковка приемного покоя забита, поэтому я нахожу место для посетителей на другой стороне госпиталя. Кэлли едва дожидается, пока я заглушу мотор, чтобы выпрыгнуть из машины.

– Твоя мама права, – говорю я, пока мы идем по парковке. – Если Дэрил там, надо тут же уходить.

Кэлли мне не отвечает. Она хрустит пальцами и смотрит прямо перед собой.

– Кэлли. – Я хватаю ее за локоть.

– Хорошо, господи. – Она отдергивает руку. Мы выходим на край тротуара возле входа в травмпункт.

Двери травмпункта открываются с тихим свистом. Мы отходим в сторону, чтобы дать дорогу фельдшерам скорой помощи, везущим на каталке пожилого человека. Его глаза зажмурены, рот открыт.

Я раньше никогда не бывала в больницах. В детстве я ничего не ломала: езда на велосипеде была самым опасным занятием, которое мне разрешала мама, и все равно я царапала локти, а на колене остался шрам длиной с ноготь.

Я ожидала увидеть в травмпункте хаос: кровь, пакеты со льдом, медсестер, бегающих с каталками. Но там тихо, не считая телевизоров в углу, по которым крутят повтор сериала «Доктор Фил» . Все стулья в комнате ожидания заняты, но непохоже, чтобы там сидели больные или травмированные.

Кэлли шагает к стойке и заявляет, что мы пришли проведать Кэтрин Каучински. Медсестра что-то набирает на компьютере.

– Ее выписывают, – говорит она.

– Мне надо повидаться с ней сейчас, – говорит Кэлли, снова упрямо растягивая губы.

Медсестра вздыхает.

– Запишитесь.

Мы с Кэлли по очереди записываем наши имена в журнал, пока медсестра печатает нам две карточки посетителей. Медсестра нажимает на кнопку, пропуская нас. Я хватаю обе и иду вслед за Кэлли в дверь рядом с приемной.

Мы проходим через ряды занавесок на металлических стойках: кое-где они отодвинуты, открывая кровати с больными. Какая-то пожилая женщина в халате кашляет и сплевывает в розовую чашку. Я никогда раньше не вторгалась в чужое личное пространство настолько грубо. Лучше бы осталась в машине.

Кэлли проходит мимо пациентов прямо к столу в центре комнаты. Она спрашивает, где лежит Кэти Каучински. Сестра показывает на зашторенное место рядом с туалетом.

– Она одевается, – говорит медсестра вдогонку Кэлли. Та не обращает на нее внимания и заходит за занавеску. Я иду за ней и лицом к лицу встречаюсь с Рут Каучински.

– О, – говорит она, отступая. На кровати сидит Кэти и натягивает футболку. Она останавливается, наполовину просунув голову в дыру, и охает при виде меня с Кэлли.

На нижнюю губу наложены швы. На щеке синяк. Лодыжка перевязана и поднята над кроватью. На меня накатывает дурнота.

– Вы что тут делаете? – возмущенно спрашивает Кэти, натягивая до конца футболку. Она морщится от боли. Миссис Каучински хватается за занавеску.

– Мы хотели узнать, как ты, – отвечает Кэлли. – Что случилось?

– Я упала с лестницы, – Кэти переводит глаза на медицинский браслет на запястье. – Могу я попросить вас уйти?

Она смотрит на мать, как будто прося поддержки. Рут Каучински молчит, глаза-бусинки полны слез.

Кэлли поворачивается к ней.

– Есть люди, которые могут вам помочь. – Ее собственный голос плохо слышно из-за слез. Миссис Каучински отворачивается. Мне становится дурно.

Медсестра, которая сидела за столом, отодвигает занавеску и вручает миссис Каучински планшет с документами. Пока она, сгорбившись, их заполняет, Кэлли наклоняется к Кэти.

– Если тебе что-нибудь известно – такое, о чем он не хочет рассказывать остальным, – потом станет еще хуже. – Кэлли кивает на лодыжку Кэти. – Ты должна обо всем рассказать. Ради младшего брата и сестры. Ради Ари …

– Перестань, – говорит Кэти достаточно громко, чтобы ее мать и медсестра подняли головы. – Ты ничего не знаешь, Кэлли. И на Ари раньше тебе было наплевать. Так что перестань.

Кэлли вздрагивает от удивления; я ахаю. Такой Кэти я еще не видела и уверена, что Кэлли – тоже.

– Вам двоим пора на выход. – Медсестра обращается к нам с Кэлли.

Кэлли показывает рукой на Кэти; ее пальцы трясутся.

– И вы ничего не станете с этим делать?

– Идемте. – Медсестра подходит к нам, заставляя нас отойти от Кэти, но Кэлли все равно останавливается и оглядывается на занавеску.

– Я позову охрану, если придется, – предупреждает медсестра, поднимая руку.

– Кэлли, – шепчу я, – надо уходить.

– Ее… это ее отец так с ней обошелся, – говорит Кэлли, сердитые слезы катятся по лицу. – Позвоните в полицию.

– Милая, мы не можем никуда звонить, если пациенты сами не попросят.

– Ей семнадцать, и ей… может угрожать опасность, – вставляю я, вдруг рассердившись на безразличие медсестры. – Разве нет закона, обязывающего вас предпринимать какие-то меры в таких случаях?