Сергей Бабернов - Возвращение

— Или у Толстого — «Семья вурдалаков».

— Или…

— Извини, — Сид встал. — Ненавижу переполненные вагоны. Выйду подышу. А ты думай. Думай.

Думай. Мог бы и не говорить. Моя голова превратилась в автомат для игры в пинбол. Желание немедленно приступить к работе, подстёгиваемое уверенностью в собственных силах, металось от одного сюжеты к другому, подобно стальному шарику на игровом поле. Я не заметил, как ушёл Сид, я не увидел хлынувших в вагон пассажиров. Я был в другом измерении.

Калиновск я не пропустил. Стоя на мокрой платформе, не обращая внимания на толкающихся горожан, я пытался вырваться из родившейся под стук колёс истории. Её начала. Убийство. Конечно, убийство! Давнее и нераскрытое. Вот о чём я поведаю этим спешащим домой людям. Заставлю замирать от ужаса, ломать голову над загадками, подозревать свидетелей и жаждать возмездия. Сид прав. Нужно быть рассказчиком, хорошим рассказчиком, а не словесным мастурбатором.

Я пристроился в хвост движущейся в сторону города толпы. Даже в темноте я видел, насколько изменился Калиновск. Когда я был здесь последний раз? Лет десять назад. На похоронах какого-то всеобщего дедушки. Уже тогда город-придаток режимного завода начинал мутировать. Краповы открывали четвёртый ларёк, через который уже вполне легально приучали народ к баночному пиву, водке «Распутин» и «Сникерсу». Тонущий завод, ранее выпускавший что-то жутко стратегическое и смертоносное, а теперь никому не нужный, периодически избавлялся от рабочей силы. Всё больше горожан искало кусок хлеба в столице. Благо недалеко. Тогда в городе появился даже один ЛДПРовец, видевший Жириновского два раза на митинге и по преданию однажды удостоившийся рукопожатия.

С тех пор город изменился ещё сильнее. Мигающий неон, подержанные иномарки, и (верх прогресса) круглосуточный магазин с изысканным названием «МИНИMARKET». И это лишь поверхностный взгляд! А что же в сердце помолодевшего Калиновска?

Ожидания утонули в первой же луже. Главная достопримечательность моей малой Родины осталась неизменной. Вечно затопленные дворики спрятались за прилизанным фасадом, но сдаваться не собирались. Балансируя на покосившихся бордюрах, я проклинал себя за идею срезать дорогу.

Здесь, пересекая лабиринты пятиэтажек, провожаемый подозрительными взглядами светящихся и тёмных окон, я понял главное. Город остался прежним. Таким же, как и десятилетия назад, когда на редких холмах начали появляться первые бараки. Болото, может быть, и возможно осушить. От трясины не избавиться никогда.

Промокший и злой я дошёл до улицы А. Толстого. Всегда ломал голову — в честь какого из двух Алексеев её назвали. Окраина города. Частный сектор. Если не считать двух улиц — Водопроводной и 8-ого Марта — район деревянных покосившихся домиков и редких, но быстро наступающих коттеджей — бальзам на сердце любителя русской классики. Улицы назывались исключительно в честь писателей. Таблички с именами Достоевского, Пушкина, Маяковского и Гоголя, порадовали глаз и, наверное, вызвали бы слезу умиления у ревнителя русской культуры, если бы он отважился побродить здесь, по колено в грязи, рискуя провалиться в одну из многочисленных канав оставленную городскими службами после ремонтных работ.

Коттедж за высоким каменным забором я разглядел издалека. Света единственного фонаря в начале улицы для этого хватало. Что меня удивило, так это номер на крепкой двери — 45. Может, ошибся улицей? Табличка говорила об обратном. Чёрт возьми, кузен был в полном порядке. Даже асфальт уложил. Глубоко вдохнув, я нажал кнопку звонка. Мне ответил утробный лай. У такого хозяйства и сторож, наверное, соответствующий.

Распахнулась калитка. На меня смотрел Игорь. Он совершенно не изменился со времён последней встречи. Скажу больше, он остался таким, каким был и семнадцать лет назад. Когда собирался жениться на Алле. На подобных ему время перестаёт действовать лет после двадцати, лишь напоминая о себе новыми залысинами и растущим животом.

— Привет, — я протянул руку.

— Приехал всё-таки? — родственные чувства не спешили рваться наружу. — Проходи, — он посторонился, пропуская меня во двор.

— Никто не укусит? — я надеялся, что виноватая улыбка разрядит обстановку.

— Собака в вольере, — дряблые щёки брезгливо дёрнулись. — Заходи скорее. Холодно.

Я упёрся в тупой нос «Газели». Справа, в просторной клетке заливалась лаем кавказская овчарка.

— Хорошо живёшь, — сделал я новую попытку к налаживанию контакта.

— Хорошо работаю, — отрезал Игорь. Он, наконец, кончил возиться с замком и двинулся к дому, огибая машину. Не дожидаясь персонального приглашения, я поспешил следом.

Жилище Игоря внутри не отличалось от подобных ему домов прочих россиян, коим повезло заработать, скопить или добыть ещё какими-то способами энную сумму денежных знаков, значительно превышающую прожиточный минимум прочих граждан. В прихожей всё должно было (по задумке Игоря) говорить о достатке и благополучии хозяина. Сделанная под мрамор обувница с заляпанными грязью кирзовыми сапогами и стоптанными кроссовками. Жутко, наверное, дорогая вешалка в виде чьих-то (надеюсь не моего родственника) рогов украшена замасленными телогрейками и раритетной болоневой курткой. Встроенная в пластиковый потолок лампочка.

Игорь скинул пятнистую камуфляжную куртку. Бросив на меня критический взгляд, нырнул в недра обувницы.

— Вот надень, — к моим ногам упала пара вьетнамок.

Я облачился в это подобие тапочек и застыл в ожидании. Честно говоря, я чувствовал себя препогано. Кузен, с присущей ему прямотой, лишил меня всяких иллюзий. С первых секунд встречи мне чётко показали — ты гость незваный. Да плевал я на это! Ночь пережду, а завтра что-нибудь придумаем.

— Ну, что в дверях стоишь? — подал голос Игорь. — Давай в кухню. Из гостиной сразу налево. Я сигнализацию включу и подойду.

Гостиная оказалась просторным помещением. Всё по стандарту. Натёртый (по крайнеё мере так казалось в полумраке) паркет, какая-то фарфоровая ерундовина в одном углу, пластмассовая пальма в другом, между ними угрожающих размеров телевизор, диваны по стенам, лестница на второй этаж.

Чтобы не вызывать ещё большего раздражения интересом к быту калиновских обывателей, я поспешил на кухню.

Я увидел её, едва переступив порог. Она стояла у никелированной раковины, пытаясь рычагом турецкого крана разбавить горячую воду. Стройная фигура, рассыпавшиеся по плечам волосы, знакомый до боли жест, откидывающий упавшую на лицо прядь. Этого не могло быть!

— Алла?! — я прислонился к дверному косяку.

Девушка обернулась. В фиолетовых глазах мелькнуло удивление.