Сергей Игнатьев - Пыльные окна

Молодчики в черных балахонах согласно закивали.

— Обязательно познакомим. Но сперва еще один вопрос — вам известно определение «вектор»? Я имею в виду не геометрическое и не биологическое определение, а, так сказать, ваш… — он сделал значительную паузу. — …да и наш внутренний жаргон.

Вопрос застал меня в тупик. Разумеется, определение мне было известно.

Вектор. Мне приходилось слышать об этом. Что-то рассказывал Черномор, что-то я читал в архиве. Я даже вспомнил синюю папку на тесемках, с советскими еще штампами на обложке. Я наткнулся на нее случайно, получил допуск в архив для того чтобы выполнить одно из заданий Черномора. Искал что-то про африканских шаманов, а наткнулся на эту папку.

Вектор… Это была довольно красивая теория, автор ее явно был человеком романтического склада. Согласно его предположению, все происходящие в истории человечества переломные моменты, смена эпох, развязывание войн, крушение стереотипов, новые религиозные учения, появление пророков и тиранов, короче все те моменты, которые привели наш мирок к нынешнему его состоянию, происходили согласно строгой системе. У него это было расписано подробно, но я ухватил только самую суть. В определенный момент времени в абстрактном историческом пространстве он ставил условную точку, из которой потом шла линия дальнейшего развития. Согласно материалом из синей папки, время от времени в мире появлялся человек, который и был этой самой точкой. Причем он не обязательно был известной исторической личностью, потрясателем умов. Это мог быть самый обыкновенный обыватель, мещанин, филистер. Этот человечек, возможно даже не нарочно, неосознанно, лепил маленький снежок, бросал его, и тот, покатившись под горку, вызывал сокрушительную лавину. Это был человек, с которого все начиналось.

Единственное, что требовалось от Вектора — это очень сильно захотеть перемен.

Задающий направление. Вектор.

Но в какой связи черноволосый ввернул его в разговор, я категорически не понимал.

Снова ватная серость, снова невидимые путы…

Я попытался взять себя в руки.

— К чему весь этот цирк? — спросил я холодно. — Снимите наручники, у меня затекли руки.

— Непременно снимем. — заверил Падший, изображая шутовской поклон. Повернулся к приспешникам. — Приведите мальчишку!

Один из черных балахонов скрылся за дверью.

Через некоторое время он вернулся, ведя за шиворот взлохмаченного паренька лет тринадцати. У него на руках тоже были застегнуты наручники, а рот заклеен скотчем.

— Присаживайтесь, Дмитрий. — Падший с издевательской улыбочкой подал стул. — Некромант, верни ему речь, хе-хе.

Нет, они точно больные. Шайка готических маньяков.

Едва с мальчишки содрали скотч, он выдал длинную хриплую фразу, адресованную Падшему.

У меня чуть челюсть не отвисла. И откуда он только набрался такого.

— Ну-ну. — Падший поморщился. — Зачем же так экспрессивно?

Мальчишка уставился в пол.

— Дмитрий, тебе знаком этот человек?

Он даже не посмотрел в мою сторону.

Да и не знал он меня, конечно. А вот я видел его — накануне, в момент вспышки, поймав след, видел этого парня, глазами Макса. В алом свечении елочного шара.

Видимо, это он и был тем самым поручением Черномора, с которым не справился Максим.

И вот мальчишка здесь, а где Макс? Затаился, растворился в городе, скрывается от нас, от своих товарищей. В первый же день приезда мигает мне фонариком в окно? Палит по Фролову из пистолета? Почему?

— Не знакомы? — Падший с ожиданием переводил взгляд с меня на мальчишку. — Не знакомы, точно? Некромант, уведи.

— Вам не поздоровиться, обещаю. — сказал мальчишка очень серьезно.

— Конечно-конечно. — с охотой закивал Падший.

Некромант снова потащил парня в комнату, вернулся, закрыл дверь. Встал, буравя меня маленькими злыми глазками.

— Между прочим, вы с этим юношей заочно знакомы. — сообщил Падший. — Через господина Чернецкого.

Он молчал, глядя на меня. Будто ждал чего-то.

— Ну как, ты почувствовал? — спросил он, нервно облизнув губы.

— Послушай меня. — сказал я устало. — Я не знаю, кого ты пытаешься из себя строить, и зачем тебе нужен весь этот балаган. И я даже не буду говорить тебе, во что обойдется тебе мое похищение. Но вот заковывать в наручники пятнадцатилетнего пацана — это уже явный перебор. Очнись, Падший или как там тебя. Что, чердачок совсем хлипкий, протекает, а?

— ОН ВЕКТОР?! — заорал Падший. Холеное лицо его вдруг страшно исказилось. — ОТВЕЧАЙ — Вектор или нет?! ДА или НЕТ?! Ты должен чувствовать! Для этого ты здесь!

— Отпусти мальчишку, больной идиот! — заорал я в ответ. — Отпусти его сейчас же!!!

Молодчики в черном дернулись было ко мне, но Падший остановил их взмахом руки. Он приблизил свое лицо к моему. Глаза его лихорадочно блестели, на скулах заиграл нездоровый румянец.

— Знаешь, что я сейчас сделаю? — процедил он, запихивая руку во внутренний карман плаща. — Я сейчас заряжу в этот револьвер. — он достал «Смит и Вессон», тускло блеснувший серебром. — Пять пуль. Потом прокручу барабан. Приставлю дуло к виску мальчишки. Если он Вектор — выпадет пустое гнездо. А если он обычный щенок — тогда он мне нахрен здесь не сдался.

Я молчал, глядя ему в глаза. Тело постепенно становилось ватным, расслабленным. Даже натертые наручниками руки перестали ныть. К глотке медленно подступало.

— Потом я вернусь. — продолжал цедить слова Падший, вытаскивая из кармана патроны. — И приставлю ствол уже к твоей башке. И уж тут-то ты мне все расскажешь, верно? Ну что, начинаем?

Он вытянул руку, уперев дуло револьвера в мой лоб.

Я продолжал смотреть ему в глаза. Черные точки зрачков. Желтоватая радужка.

Главное — очень четко сфокусировать взгляд.

Я никогда не разрывал наручники, защелкнутые на собственных запястьях. И никогда не пытался уложить со связанными руками трех здоровых лосей.

Но однажды я уже видел, как медленно тает в глазах мир, и из косых лучей света, падающих сквозь шторы, позади расплывающегося чужого лица, начинает проступать мелкая светящаяся крупа. Алмазная крошка, сверкающая огненная пыль. Та, что таилась в старой елочной игрушке.

Я уже видел это. Это мне под силу.

У меня должно получиться.

— В чем дело? — растерянно пробормотал Падший, продолжая наставлять на мой лоб револьвер и пялится мне в глаза.

И тут я нанес удар.

Мысленным усилием направил на него, бросил в него собранной силой. Незримой светящейся крупой, искрящейся пылью, прямо ему в глаза.

У меня получилось!

Падший истошно завопил, роняя оружие, пытаясь закрыть глаза ладонями.

Поздно, парень, от этого света просто так не заслониться.

— Ну что чернокнижники? — глухо спросил я у остолбеневших помощников Падшего. — Поиграем в инквизицию?