Елена Маврина - Могрость

Витя обнял ее, делясь остатком тепла, но Аня дрожала, словно лихорадила, – всхлипнула, уткнулась в его грудь и разрыдалась.

– Скажи, что этого не было. Ничего этого не было, – бредила она в его куртку, зажмуриваясь сильнее. – Скажи, что я помешалась! Скажи, что не было!

Он поглаживал ее механически по спине, всматриваясь в смог за кладбищем. Среди клубов дыма бродил угловатый силуэт. Женский. Костлявый и слепой. Мохнатые сгустки скреблись по камню ограды, поскуливали, хрипели. И брат с сестрой сидели до заката статуями, коченея на морозе, но страшась отойти от дома, ступить за защитную ограду.

Вечер принес снегопад. Дым осел, запах гари улетучился. Мобильники запищали сообщениями.

Полумрак округи прорезал желтый свет фар: легковушка остановилась у распахнутого каркаса ворот. Два хмурых парня начали доставать лопаты из багажника, переговариваясь вполголоса. Из дома появился Байчурин.

– Ритуальные услуги, – пояснил он перепуганным ребятам на скамье. – Глядите не околейте. Лучше до ночи уйти.

Аня с Витей пришли домой в полубреду. Они и слова не проронили по дороге. Просто шагали, шагали, шагали – не оглядываясь, не поднимая взгляды.

Дома Аня закрылась в ванной и врубила душ. Брата сторонилась, с бабушкой объяснятся не желала. Напилась снотворных лекарств, присмирела и вялыми движениями упаковала чемодан.

– Уезжаешь? – спросил Витя, выключая телевизор.

Аня лежала под одеялом, отупевшим взглядом скользя по окнам. Стекла чернели на свету, скрывая двор.

– Нам придется это обсудить.

– Нет! – пресекла. – Ничего не было. Ничего.

Витя уступил, протянул руку, но Аня судорожно отпрянула. Он помедлил минуту, испуганно наблюдая как сестра вжимается в подушку, потянулся к выключателю.

– Пусть горит.

И Витя оставил тлеть пыльную лампу на комоде.

Ночью бабушка порывалась погасить свет, но любая попытка заканчивалась истерикой сестры. Витя из комнаты не выходил. Он смотрел на млечную полосу на стене и вспоминал сказки, которые им на ночь рассказывала мама. В них героям не воспрещалось бояться. И он боялся. Боялся, но думал о том, что теперь делать и как дальше жить. Тьма не вселяла уверенности, по углам схоронились ползучие соглядатаи. А потом у Купчихи запел петух, и детские суеверия отступили. Он решил отложить разговор с сестрой до завтрака, даже придумал разумные объяснения. Но с рассветом Аня покинула дом. Не простившись, тихо, как призрак, она опять сбежала от правды.

В далеком-далеком царстве две княжны играли в прятки. Соперничая, они обошли богатые хоромы, пробежали крытые переходы, проверили резные башенки. Каждый тайник стал им знаком, и сестры заскучали – покинули отчие чертоги, ступив в пустынную степь. На пути к дремучему лесу девочек настиг туман, обступила Тьма и похитила с ветром за высокие горы. Тьма – скрипучая старуха – заточила княжон в пещеры. «Любите забавы? – хихикала в сырости впадин. – Поиграйтесь-понянчьтесь с моими дитятками: перевертышами и упырями, трясовицами и злыднями, клыкастыми букашками и костяными цветиками. Могучие своды сдвинулись, мрак обступил узниц.

Пугливо блуждали княжны подземельями, скрываясь от рыкающих чудовищ. Крики о помощи передразнивало эхо. Химеры ночи следовали по пятам, вились у ног, кричали из пустот камня. Не день, не два томились сестры в темницах гор. И уже не страшна им стала поросль морока. Ночь не знала конца и края, а свет играл в прятки.

Обессилили в поисках княжны, безразличны им стали угрозы чудищ. И явилась Тьма, и злобствовала: «Чего расселись? Неженки-белоручки». Бесновались вокруг нее дитятки: перевертыши и упыри, трясовицы и злыди, клыкастые букашки и костяные цветики. Выли голодно, требуя страха. Не шелохнулись княжны, улыбнулись княжны. И взбеленилась старуха Тьма, зарокотала гневом, заклокотала хворью. Могучие своды расступились. Проскрипела Тьма: «Убирайтесь прочь! В покое нет пищи лиху».

Убежали сестры за высокие горы – в отчий терем, памятуя присказку Тьмы: «Но не всматривайтесь в ночь – не дразните чудовищ».

Дни выдались солнечными, по предновогоднему морозными. Аня ушла с головой в учебу, смотрела фильмы, читала до полуночи – в общем не давала себе ни минуты на раздумья о Сажном. Вите с бабушкой она не звонила, ограничившись скупой, с фальшивым озорством эсэмэской: «Доехала нормально. Всегда рады вам. Здесь комфорт и вкуснятина». Она смотрела на смайлик и представляла, как брат тут же удаляет сообщение, перечеркивает их родственных связи. Но Аня не решалась анализировать то, что произошло. Ей было куда бежать, и она предлагала убежище им.

Мама лишних вопросов не задавала. В силу проблем на работе, с дочерью они переговаривалась редко, часто разминаясь в десяти квадратных метрах квартиры. Но к концу недели тучки недосказанности разрослись до тревожной грозы.

Вечер пятницы посвятили зажжению елки. Мама цепляла на искусственную хвою шары, ее муж Тимофей развешивал на окнах гирлянды. Аня сидела в комнате, подальше от окна: на кровати с учебником по органической химии, игнорируя всех и вся. Ее одиночество упрямо нарушила мама, и вначале они буднично обсуждали университет. Всплыла тема карманных денег (Аня уже второй день подрабатывала в кафе Тимофея). От зарплаты она вновь отказывалась (и раз сто уже повторила Тимофею), выражая сожаления, что не поступила на бюджет. Мама улыбалась, скрашивала неловкость дочери шутками и историями: «Это ничего, вот у моей знакомой…» Предвкушение праздников не ободряло как прежде, Аня делала вид, что увлечена историями, но замечания поддерживала автоматически. Главные вопросы мама начала издалека – обыкновенно справляясь о погоде в Сажном, о бабушке, о брате, о крестнике. Аня битый раз повторяла общие фразы «как обычно», «всё в порядке», «ничего нового».

– И что он решил? – вдруг спросила в лоб. – Что Витя думает о переезде?

Аня замешкалась. Мама смотрела на нее пристально, с твердым намерением услышать подробности. Пришлось захлопнуть учебник. В мохнатой пижаме и капюшоне на влажных волосах, Аню вдруг прошиб озноб от возвращения в полумрак задымленного зала и холод кладбища.

Черный свитер заострил мамино лицо, короткие пряди белых волос. Ясные глаза подернулись серостью. Она сняла очки, и сложив руки лодочкой напротив талии, приготовилась к вердикту.

– Он ничего толком не сказал, – струсила Аня.

– Неправда. Я звонила им вчера. Он наотрез отказался приехать.

Аня повела скептически бровью, смотря поверх головы мамы, на коллажи семейных фотографий вдоль платяного шкафа.

– Вы поругались?

– Нет.

– Аня…

Укоризненный взгляд.