Елена Маврина - Могрость

Кашель сдавил горло, она подняла взгляд и обмерла. Впереди стоял человек. В лохмотьях, без обуви, тощий, словно каторжник. Круглые глаза его слепо пялились на нее. Она развернулась бежать. В нескольких метрах возник близнец-оборвыш.

– Что вам нужно? – с угрозой обратилась, но несмело шагнула в сторону.

Нужно кричать. Витя где-то поблизости. Он услышит.

Босяк тронулся, шатко нащупывая опору, двинулся на нее. Аня бросилась обратно, к изгороди. Близнец крался манерой первого оборвыша.

– Что вам нужно?

Молчание.

Оборвыш только выставил лицо: землистое, вытянутое, с впалыми щеками. Прозрачные глаза смотрели прямо. Точки зрачков не двигались, но словно видели ее, всматривались. Аня юркнула между деревьев, метнулась с завидной прытью, но досадно подвернув ногу в выемке – повалилась спиной в колючие заросли. Оборвыш стоял один, прокалывая ее безжалостным взглядом. Дым разбухал на ветру. Горечь трав глушила обоняние. Преследователь качнулся под деревом, словно ожидая от нее знака. И тут она уступила панике, закричала отчаянно – во весь слабый голос. Дернулась, подскочила и ворвалась с хромающего разбега в стену кустарника.

Шиповник разверзся неводом. Нога запуталась в ветках, куртка затрещала разрывами. Аня скулила от боли, безвольно барахтаясь мухой в паутине. Оборвыш наступал. Она верещала. Только не терять сознание! Только не терять! «Ничему не удивляйся, – приговаривала тетя, когда Ане мерещилась кошмары. – Ничему. Сохраняй покой». Как там в ее сказке? «В покое нет пищи лиху». Она дернулась, но ветки кустарника вонзались тонкой проволокой, вынуждая застыть добычей. Вот каково бабочкам под стеклом. Оборвыш – изможденное существо – протянуло к нее костлявую руку в ошметках трупной ткани. Раскрыло до шеи рот. Аня зажмурилась, немея от ужаса и теряя опору.

По ушам лязгнул лай собаки. Аня распахнула глаза, ошеломленно наблюдая за рычащей овчаркой. Собака ощетинилась, пригнулась, прыгнула на цыкающее существо, вгрызаясь в кость. Послышалось шипение, пронзительный вопль. Овчарка с остервенением трепала в зубах воздух – сгусток дыма, развеивающийся клокочущим хихиканьем. Аня почувствовала: плен веток слабнет, она падает куклой в снег.

Удар пришелся на правый бок. Над зарослями склонился седой верзила с ружьем. Лесничий.

– Помогите, – простонала она, задыхаясь от волнения. – Вы видели? Видели? Здесь был… было.

– Видел. Идем.

– Куда?! В дыму нечто есть. Нечто… Разве не видите?

Она озиралась, прихрамывая за ним следом.

Овчарка рычала. В воронках дыма скрежетали голоса. Дальность видимости не превышала двух метров.

– Ветер стихает. Скорее.

Он направился в сторону кладбища.

– И что? Стихает. Разве плохо? Нужно пожарных вызывать. – Она извлекла телефон с отсутствующим сигналом. – Эй!

Лесничий шагал в туман, вслед за овчаркой.

– Вы на кладбище? – опешила.

– Живее! – прикрикнул ей.

– Я туда ни за что! Спятили?!

– Там твой брат.

– Что значит, там мой… С Витей?.. Что с Витей?

Скрежет голосов исчезал, колыхался шепотом. Аня вновь замечала костлявые фигуры оборвышей.

– Нужно идти.

– Да вы спятили?

– Безопасно только на кладбище, – отрезал тот.

– Ага.

– Идешь?! – заорал он нервно.

Овчарка зарычала на туман, ощетинилась.

– Нет! – Аня сжала кулаки, дрожь накатывала припадком. – Нет! – крикнула. Эхом ей захихикали голоса. – По-мо-ги-те!

Аня наобум развернулась, нырнула в занавес тумана. «Нужно звать на помощь», – шептала сквозь кашель.

Почва под ногами плыла паром. Легкие жгло огнем. На втором шаге ее настиг оглушительный выстрел. Аня вжала голову в плечи, когда за спиной грянул приказ:

– На кладбище! И поживее.

Спасовав, Аня повернулась. Громила перезарядил ружье, объясняя:

– Выстрелы отпугивают, если их слышат в Сажном. Ненадолго.

– Там заметят дым, – уверяла его. – Здесь пожар!

Он качнул головой отрицательно. Он видел ее колебания, решимость бежать к мосту, в едкую ловушку мглы. Дуло ружья уставилось в область плеча, и лесничий хладнокровно предупредил:

– Если ты ослушаешься, я прострелю тебе руку. Ты побежишь, – дуло направилось в колено, – и наступит черед ноги. Метра два ты похромаешь, потом закашляешься, упадешь. А потом начнешь умолять меня выстрелить в голову. Но я не выстрелю. Пусть насыщается. Тут либо ты, либо мы оба. Она щадит страдающих.

– Она?

– Могрость. – Он плавно качнул вбок голову. – В дыму.

Ветер стихал, дым шипяще смыкался. Кожу холодил ужас: осязаемый, притаившийся за спиной – повсюду на тропе к отступлению.

Страх хищных образов отступал, сменяясь осязаемой угрозой расстрела. В Сажном охотники увечились часто. Аня достаточно знала о том, как картечь дробит кости и разрывает суставы. Давясь слезами, она подняла руки:

– Хорошо. Только не стреляйте. Я иду.

Собака бежала поводырем. Они торопливо вошли за ограду кладбища. Двигались вдоль каменной кладки шустрым темпом. За надгробиями и елками скрывалась землянка Кашапова в рыжей шапке-черепице, обнесенная новым забором из профнастила. На косой скамье возле калитки сидел Витя. Он обхватывал плечи руками крест-накрест, смотря в одну точку на гранитной плите.

– Витя, – скривилась Аня в подступающем рыдании. – Витя, ты цел?

Брат выпрямился деревяшкой, осматривая ее:

– У тебя лицо в ранах. Кровь. – Он покосился на бормочущий туман. – Ты видела?

Она сквозь слезы закивала. Лесничий отпер калитку ключом, буркнул псу: «Зовут? Еще всыпем, пусть ползет. А пока… – махнул он рукой на узкий двор.

Овчарка засеменила к деревянному крыльцу. Лесничий обратился к Вите:

– Скоро снегопад начнется – тогда дым исчезнет. А пока здесь ждите. Или в доме. На кладбище ей путь закрыт. Здесь безопасно.

Он вошел во двор. Брат с сестрой переглянулись.

– Пошли? – склонился Витя над разболтанной ручкой калитки.

– Ты спятил?

Паниковать Аня умела громко, но сейчас лишь шептала, иногда голос позвякивал истерически.

– Нужно к людям. – Расхаживала взад-вперед. – Здесь пожар. Почему пожарных не вызвали? Здесь просто… Это…

Она уронила голову в ладони.

– Пожара нет.

– Чушь, гляди сколько дыма! Лес подожгли.

– Нет. Я ходил вдоль ограды. Ничего не горит. Ни огонька.

Аня сжала губы, сдерживая рыдание, всматриваясь в его глаза.

– Нужно к людям. – Пискливо растолковала: – К лю-дям.

Витя согласно кивнул, но сел на скамью. Аня тоже села рядом. Они больше не смотрели друг на друга, вслушиваясь в бормотание тумана, теряя взгляды в вездесущей мгле.

– Если я в обморок свалюсь, бросишь меня? – она стучала зубами от холода, сжимая до боли кулаки.

– Идем в дом. Байчурин…

– Он меня убить хотел! Он так и сказал. «Пусть насыщается», – шепнула. – Чокнутый.