Иван Миронов - Плохая шутка

– Очень хорошо! – произнес ровным голосом Анкудинов. – Если ты намереваешься работать на чистом энтузиазме, я могу только поприветствовать это.

И тут же его лицо непроизвольно перекосилось, при этом кожа поплыла, как воск свечи. Миг – и вновь каменное лицо вместо жуткой маски.

– Прежде чем мы перейдем к заданию на эту неделю, я хочу тебе кое-что показать. И объяснить.

Анку встал и подошел к двери.

«Приплыл, – обреченно подумал Денис. – Теперь он мне устроит воспитательную работу». Но при этом в душе все так же тихо и еле заметно теплилась надежда. Шанс выбраться из передряги был. Осталось только нащупать его… и дожить до того, как этот шанс представится.

– Что показать? – спросил он.

– О! Это маленький сюрприз. Прошу!

Константин Андреевич указал на узкую дверь по правую сторону коридора.

– Это что, туалет? – слабо удивился Денис.

Анку взялся за ручку.

– Нет, это просто дверь. Если тебе интересно, дверь туалета прекрасно выполняет точно ту же функцию, что и златые врата. Она пропускает живую тварь туда, куда тварь хочет попасть. Или не хочет.

Анкудинов рассмеялся: жестко и безжизненно.

– Поэтому, если у тебя нет особых возражений… – он сделал паузу и вопросительно посмотрел на Дениса, словно действительно ожидал возражения.

– Нет, дверь в «толчок» чудесно подходит, – проговорил Денис и сглотнул. В горле словно кто-то прошелся наждачной бумагой. Он почувствовал, что очень скоро узнает, почему его нанял на работу Анкудинов. И его пугало то, что ему предстояло узнать.

Константин Андреевич опустил ручку и потянул на себя дверь. Денис приготовился увидеть в уборной все, что угодно, но того, что предстало перед его глазами, он явно не ожидал. Он десятки раз видел подобное в кино, но реальность теперь удивляла гораздо сильнее. Туалета за дверью просто не существовало.

Хлопнула дверь, и в полупустой аудитории появился преподаватель. Сгорбленный седовласый старик напоминал маленького злобного орка, выискивающего повод достать из-за пояса свой двусторонний топор. Его челюсть судорожно двигалась, словно он беспрестанно что-то жевал. Мутно-водянистые глаза, походящие на болотную топь, смотрели на студентов с неопределенным выражением: то ли с презрением, то ли с безразличием. Серые шерстяные брюки и столь же серый потрепанный свитер наводили на мысль, что теплое сентябрьское утро за окном аудитории – ошибка. Скорее, там должен быть конец октября – серый и холодный, как и выражение лица преподавателя Храмова Юрия Николаевича.

Хрюн, как его называли студенты, незамысловато сократившие фамилию, имя и отчество, причмокнул беззубым ртом и произнес, противно чавкая словами:

– Я смотрю, не так много… студентов… хотят сдать мой предмет… Напрасно, напрасно…

Он прошел к трибуне и под тихое хихиканье школяров принялся раскладывать свои конспекты. Делал он это настолько медленно и скрупулезно, что казалось, будто занятие не начнется никогда. В конце концов, добившись успеха, Юрий Николаевич поднял голову, несколько секунд мутными глазами изучал пришедших на лекцию студентов, и произнес:

– Сегодня мы продолжим тему, которую начали разбирать… – он принялся шуршать своими записями, – в прошлую пятницу.

Лана, расположившись на задней скамейке аудитории, отрешенно смотрела на копошащегося старика. Ночью она плохо спала. Вчерашний разговор постоянно лез в голову, прогоняя сон. Но даже когда она засыпала, ее преследовал смутный образ скелета с картинки, которую показал им вчера Алексей Петрович. И она открывала глаза и смотрела в потолок, пытаясь что-то вспомнить. Что-то связанное с просьбой старого, слепого на один глаз букиниста. И только после трех она провалилась в благословенное забытье без сновидений.

Сейчас, сидя в аудитории и глядя уставшими глазами на чавкающего словами Хрюна, она снова мысленно возвращалась во вчерашний вечер.

Слова, произнесенные вчера Алексеем Петровичем, поначалу показались ей глупой шуткой. Такого не могло быть. Она верила, что события всегда имеют определенную логику, и если что-то происходило, то происходило не просто так, а по какой-то причине. И то, что она сначала встретила Виктора, который (о чудо!) связан с тем, что происходит с Денисом, и который (снова чудо!) привел ее к человеку, имеющему ответы на вопросы, не могло быть простой случайностью. Это была закономерность, переход от одного звена цепи ко второму. И обязательно должны быть переходы к третьему и последующим звеньям. Закономерность, а не случайность. А букинист попытался опровергнуть эту веру, заявляя, что в цепи может и не быть следующего звена.

– Милая Лана, честно говоря, у меня нет ни единой мысли, как мы можем разрешить эту ситуацию.

Она непонимающе посмотрела на Алексея Петровича. Тот спокойно выдержал взгляд. В его единственном зрячем глазу Лана увидела сочувствие. Именно это убедило ее больше, чем слова.

– Вот хрень, – с горечью выплюнула она.

Повернувшись к Виктору, она увидела, как старик поджал губы и потянулся к горящей сигарете, лежащей на краю блюдца, словно пытаясь спрятаться от ее взгляда за сигаретным дымом.

– Я думала, вы те самые «боги из машины», которые спустятся с небес и все-все-все исправят, – как-то немного по-детски наивно произнесла она.

Ей хотелось плакать, но она сжала челюсть и зажмурила глаза. Этот способ всегда помогал ей. Она не любила показывать людям свою ранимость и уязвимость, потому что знала: чужая слабость для большинства людей – это прекрасный повод показать свое превосходство. Алексей Петрович и Виктор ей нравились, но… привычка – вторая натура.

Ее способ помог и на этот раз.

Алексей Петрович продолжил мягким, почти ласковым голосом:

– Дело в том, что все эти легенды и баллады намекают, а зачастую и говорят открытым текстом, что избежать смерти нельзя. Есть несколько сказаний, где человек пытается остановить Анку, но у него ничего не выходит. Да и суть вашей проблемы…

– Нашей, – раздался голос Виктора.

Лана пристально посмотрела на молчавшего до этого Погодина. Тот хмуро наблюдал за своим другом, нервно покачивая пальцами дымящуюся сигарету.

– Да, – ответил букинист, горько улыбнувшись. – Действительно, какого дьявола? Все равно уже в долг живем, так почему бы не покуражиться как следует?

– Горжусь тобой, – хрипло проговорил Виктор и улыбнулся.

Лана про себя отметила, что улыбка преобразила его. Он стал меньше походить на сварливого и сволочного старика, и чуть больше – на человека, с которым хотелось иметь дело.

Алексей Петрович несколько секунд задумчиво понаблюдал за тем, как Виктор размазывает окурок по блюдцу и тут же достает следующую сигарету. Букинист повернулся к Лане: