Камилла Стен - Мертвый город

Эльза открывает глаза. У нее нет времени на эти размышления. Да и нет никакого толку от таких дум. Она торопливо собирает в корзинку имбирное печенье, остатки холодной курицы и смородиновый сок. Ей надо докупить побольше.

Эльза старается не думать о том, во что обходится содержание Биргитты – сейчас, когда они сами еле сводят концы с концами.

Утро нынче прохладное, обычное для конца зимы. Очертания города резко выделяются на фоне светлеющего неба. Оно чистое, с несколькими пятнами светлых облаков в районе горизонта. Под подошвами хрустит снег. Эльза направляется к лачуге Биргитты. В городе пусто. В прошлом году в это время жизнь уже била ключом, даже до восхода солнца. Те, кому выпало трудиться в воскресенье, шли на работу. И зачастую на пути к Биргитте происходили интересные встречи – к примеру, с топавшими на шахту парнями, с которыми можно было поболтать об их матерях, сестрах и женах. А сейчас, если она и встречает кого-то, то лишь потому, что они провели ночь вне дома или болтаются по округе, поскольку им некуда больше пойти. Как привидения…

На улице холоднее, чем полагала Эльза, и ей, конечно, следовало надеть шарф, но, несмотря на мороз, уже чувствуется дыхание весны. Река как бы просыпается от зимней спячки и все быстрее несет свои воды к озеру, и пусть утром и вечером еще темно, днем солнце уже прилично припекает. Ей даже становится чуть легче на душе во время этой короткой прогулки.

Все образуется. Как и обычно. Как ни плохо идут дела, в конечном итоге все всегда встает на свои места.

Подойдя к дому Биргитты, она стучится в дверь и произносит:

– Биргитта, это Эльза.

Биргитта узнает ее голос и открывает дверь. Она кажется более напуганной, чем обычно. Войдя внутрь, Эльза замечает, что бедняжка снова ушиблась – на лице у нее синяки.

– Ах, Биргитта, – говорит она ей мягко.

Порой Эльзе хочется заключить убогую в свои объятия и утешать ее, пусть Биргитта не намного моложе ее самой. Но она знает, что та сразу запаникует, стоит только попытаться. Гиттан не любит, когда к ней прикасаются, это Эльза поняла давно. Наблюдая, как подопечная, согласно собственному особому ритуалу, начинает распаковывать принесенную ей еду, она снова чувствует теперь уже знакомое жжение в груди.

Не только из-за дома они не могут покинуть Сильверщерн.

Ведь если они уедут отсюда, кто тогда позаботится о Биргитте?

Выйдя из церкви, я снимаю с лица маску; кожу сразу начинает ласкать апрельское солнце. Оно сегодня сильное, если не сказать палящее; благодаря его теплу в городе запахло весной.

– О’кей, – говорит Макс. – Теперь займемся домом священника?

– Да, – подтверждаю я. – Если карта девятнадцатого века правильная, он должен находиться здесь, рядом… – Делаю паузу. – Можете снять маски, пока мы идем. Если хотите.

Роберт пожимает плечами. Макс опускает свою на шею и улыбается. Маска оставила красный отпечаток вокруг его рта, и мне сразу же становится интересно, не произошло ли со мной то же самое.

Часть города, раскинувшаяся между церковью и площадью, более старая, чем район домов рядной постройки в другой его стороне. Дома здесь отличаются по форме и по размерам, они больше и прочнее. Их строили, перестраивали и ремонтировали люди, жившие здесь изначально. Бревенчатые, когда-то ярко-желтые и темно-красные с белыми углами, но сейчас заметно выцветшие, они явно меньше пострадали от времени, чем постройки, воздвигнутые гораздо позднее.

Однако лес начал пробираться и сюда. Перед одним из домов, там, где когда-то, наверное, был маленький огород, выросла сучковатая ель, дотянувшаяся своими ветвями до обветренного красного фасада. Под их напором часть стены треснула и обрушилась внутрь. Это выглядит странно; просто не укладывается в голове, что толстые бревна не смогли противостоять такому вторжению. Я громко выражаю свое удивление, а Макс говорит в ответ:

– Просто дерево стен прогнило насквозь. На вид оно твердое, но внутри превратилось в труху.

Я поворачиваюсь, собираясь попросить Роберта сделать несколько снимков, но тот уже поднял камеру. Щелкает ею несколько раз и показывает мне большой палец.

Мы уже успели немного поснимать в церкви на видео и прилично пофотографировать тоже – даже обнаружили кое-что интересное, упущенное при первом ее посещении, – и это заняло меньше времени, чем я думала. Я уже чуточку остыла после разговора с Эмми, но он по-прежнему не выходит у меня из головы. Как бы эффективно мы ни трудились сегодня, у нас уже потеряно двадцать процентов запланированного времени. Надо четко расставить приоритеты. Может, придется отказаться от одной из сцен на металлургическом заводе. Фотографии оттуда не столь эффектны, как сделанные в школе или церкви, да и, честно говоря, экономические аспекты этой истории не столь интересны, как ее чувственная сторона. Мать. Ребенок. Пастор.

В любом случае мы находимся здесь с целью сделать фильм. Наша задача – показать, почему мы должны получить деньги и поддержку для его производства, заставить фонды и Институт кино дать нам гранты. Привлечь как можно большее внимание пользователей Интернета, чтобы они дружно захотели познакомиться с окончательным продуктом. Пока нам необходимо возбудить интерес, а не утолить жажду. Поднять вопросы, а не давать ответы. Не считая сегодняшнего, у нас остается на это только два дня, фактически ничего. Как быстро летит время! Но у меня все равно появилась надежда, что мы всё успеем, – пусть даже я боюсь признаться себе в этом.

Еще два дня. Два дня мне надо будет делать все возможное, чтобы Туне не очень страдала от боли, и не спускать глаз с Эмми. У нас есть два дня на сбор материала, который, надо надеяться, окажется настолько привлекательным, что мы сумеем найти кого-то, кто сможет занять место моей бывшей подруги в проекте. Одного или нескольких.

Я смогу пережить оставшиеся дни. Мы все в состоянии сделать это.

При виде аккуратного домика, который сейчас вырастает передо мной, у меня резко подскакивает пульс, пусть этот домик почти ничем не отличается от прочих, стоящих по соседству. Я дважды проверила его положение по карте, найденной мною в старом атласе Лапландии. На ней все названия написаны с завитушками, крайне неразборчивым шрифтом, и пропорции, похоже, слегка искажены (река выглядит длиннее, чем она есть на самом деле, а площадь смещена дальше на восток), однако маленький прямоугольник, помеченный как «Дом священника», судя по всему, указан правильно.

– По-моему, мы на месте, – говорю я и останавливаюсь.

Жилище пастора покрашено в желтый цвет и имеет маленькую веранду. Входная дверь закрыта, и небольшая лестница, поднимающаяся к ней, выглядит прогнившей насквозь. Я стою и таращусь на нее.