Камилла Стен - Мертвый город

Нетрудно распознать эмоции, прячущиеся в них.

Это не страх и не беспокойство. А возбуждение. Опьяняющее и восторженное, от которого ее слегка трясет.

– Ты, – говорит она и кивает в мою сторону. – Свяжи ему руки.

Что-то знакомое слышится мне в ее голосе, в манере произносить слова.

Я откашливаюсь. Не уверена, смогу ли ответить, но теперь, по крайней мере, язык меня слушается.

– Мне нечем связать его, – возражаю я, стараясь говорить как можно спокойнее, чтобы не испугать или не разозлить ее.

– На кровати лежит веревка, – отвечает она чуть ли не радостно.

Все так и есть; я вижу ее, медленно ведя взглядом по кроватям. Веревка выглядит старой и непрочной и находится в ногах одной из них.

Я медленно наклоняюсь и поднимаю ее. Грубые волокна царапают мои ладони.

– Хорошо, – хрипит женщина. – Теперь свяжи ему руки.

Она смачивает губы быстрым движением остроконечного языка.

Я поворачиваюсь и смотрю на Роберта. Тот встречается со мной взглядом; как ни странно, сейчас он выглядит спокойнее, чем был в церкви, словно сумел взять себя в руки перед лицом реальной опасности.

Повернувшись назад, я обнаруживаю, что старуха больше не смотрит на меня. Ее взгляд направлен на Туне. Грязные зубы обнажаются – на лице появляется некое подобие улыбки.

– Ты думала, тебе повезет на этот раз? – спрашивает она с таким видом, словно меня и Роберта здесь нет. – Считала, сможешь спокойно распространять свой яд? Что больше нет никого, способного остановить тебя? Но я здесь. Я осталась.

Она издает хриплый каркающий звук, который, наверное, должен означать смех.

– Я сразу узнала тебя. Знала, что ты вернулась. Тебе понравилась моя песня? Ты помнишь ее? Под эту песню ты умерла, ведьма. Я хочу напомнить ее тебе…

Весь мир балансирует на кончике ее ножа.

Старуха поворачивает голову; теперь она смотрит на меня. При этом движении бóльшая часть ее лица открывается от волос, и теперь у меня есть возможность еще лучше рассмотреть ее. Некогда аккуратный носик сейчас почти не выделяется на фоне дряблой кожи. У нее короткие редкие ресницы. И родимое пятно под глазом, темное и удивительно элегантное, напоминающее нарисованную мушку из тех, какие когда-то использовали в качестве искусственного украшения.

– Пришло время, – говорит старуха. – Нам надо покончить с этим.

Она впивается в меня взглядом – и дергает Туне за волосы так, что ее голова запрокидывается назад, а горло полностью открывается ножу.

– Ты вернешь их мне, слышишь? Я знаю, что это была ты, – шипит старуха на ухо Туне. – Ты слышишь, как они поют? Они ждут меня. Они вернутся ко мне. Я заберу тебя с собой туда, и ты вернешь их, шлюха.

Последнее слово она фактически выплевывает, и в ее устах оно звучит неестественно. Старуха произносит его, как это сделал бы ребенок, на пробу; оно явно непривычно для нее.

Может, благодаря этому истина доходит до меня? Или эта ее странная детская манера разговаривать помогает мне постепенно разглядеть в старушечьем облике хорошо знакомые семейные черты? Проницательный взгляд и все прочее, что остается постоянным, несмотря на все старания возраста изменить облик человека…

Хотя, пожалуй, все дело в родинке. Ничего больше и не требуется.

– Айна? – говорю я.

Она впивается в меня взглядом. Мне кажется, я вижу некое подобие удивления на ее лице, однако оно исчезает столь же быстро, как и появилось.

– Вы заражены, – бормочет Айна сама себе, а потом повторяет последнее слово по слогам: – За-ра-же-ны.

Я не знаю, что она имеет в виду, но, по-моему, это не означает ничего хорошего.

Перевожу дыхание. Мышцы на шее напрягаются и снова расслабляются. Во рту стоит привкус страха.

– Я внучка Маргареты, – говорю. – Маргарета – моя бабушка.

Айна машинально облизывает губы.

– Маргарета? – повторяет она, словно смакуя это имя.

– Твоя старшая сестра, – шепчу я.

Она вроде как успокаивается; в какое-то мгновение даже кажется, что мне удалось достучаться до ее сознания. Но потом ее скулы напрягаются, Айна обнажает зубы, хмурит брови, и лоб прорезают глубокие морщины.

– Маргарета бросила меня здесь, – говорит она, чуть не плача, но затем ее мгновенно захлестывает злоба. – Она бросила меня здесь! Оставила. Я писала ей, но она так и не приехала…

Последние слова Айна хрипло шепчет. Потом вздыхает.

– Я здесь, – говорю. – Я приехала сюда. Чтобы найти тебя.

На нее наваливается печаль. Айна на глазах сникает – это плохо сочетается с ее внешностью – и смотрит на меня. В желтоватых белках ее больных глаз я вижу отражение моих собственных светло-карих глаз.

– Я здесь, – повторяю.

Ее лицо напрягается, напоминая вырезанную из дерева маску.

Я задерживаю дыхание. Заставляю себя не отворачиваться, смотреть прямо на нее.

– Заражены, – снова шипит Айна. – Вы все заражены. Ею.

Она еще сильнее прижимает нож к горлу Туне. Кожа под лезвием не выдерживает, и на ней выступает красная капля крови. Туне испуганно хрипит.

– Это не она, – тараторю я, – не Биргитта. Биргитта мертва. Она мертва уже шестьдесят лет. Это не она, Айна; ее зовут Туне, и она больна…

– Еще одно слово, и я перережу ей горло и отправлю ее назад к тому, кому она служит, – перебивает меня Айна. К ней возвращается ее ужасающее спокойствие.

Я замолкаю.

– Ты думаешь, я не узнала ее? – спрашивает она меня и снова смеется, издавая странные каркающие звуки. – По-твоему, я не в состоянии разглядеть ее мерзкую сущность в этом теле? Я знаю. Я ждала. Ох, как я ждала…

Она дергает головой и произносит на ухо Туне:

– Ты вернешь их мне. Слышишь, ведьма? Я возьму тебя с собой к ним, и ты вернешь их мне. Все закончится сейчас.

Солнце почти исчезло за горизонтом, наступают сумерки. В тусклом освещении комнаты вместо красных уже преобладают более холодные лиловые тона. Приближается ночь.

– Кого? – еле слышно спрашиваю я. – Кого она должна вернуть тебе?

Франку больше не надо тащить ее за собой – ноги Эльзы двигаются сами. Она идет между Дагни и Ингрид, в пяти шагах позади пастора. Сейчас они движутся впереди всего прихода и со стороны, пожалуй, могут казаться самыми преданными сторонниками Матиаса, поскольку им досталась честь шествовать сразу за ним. Но на самом деле все совсем наоборот. Они – пленники, символ его успеха. Побежденные и слом ленные.

Игрушки в его руках.

Эльза всегда считала себя сильным человеком, из числа тех, кто готов до конца сражаться за правое дело. Так оно все и было. Но сейчас у нее уже не осталось желания продолжать борьбу. Только пустота внутри.

Она уже рассталась с иллюзиями относительно того, что ей удастся сбежать или переманить на свою сторону кого-то из них. Ничего хорошего в Сильверщерне больше не будет. Ее последняя надежда умерла на центральной площади вместе с Биргиттой. Несмотря на все старания забыть, Эльза по-прежнему слышит предсмертные стоны бедняжки. Как бы сильно она ни зажимала уши, они неотступно преследуют ее.