Майкл Смит - Те, кто приходят из темноты [litres]

– Она поднималась наверх?

– В свою прежнюю комнату. Теперь в ней живет Аннабель.

– Эми сказала, зачем она туда пошла?

Натали пожала плечами:

– Сколько сейчас Эми – тридцать шесть? Может быть, это возраст, когда теряют память. Черта, за которой начинается Альцгеймер.

– Ты не против, если я туда поднимусь?

– Я уже там была. Она ничего не украла, насколько я сумела заметить.

– И все же…

Натали склонила голову набок, и я понял, откуда эта привычка появилась у играющего во дворе мальчика.

– Что все это значит, Джек?

– Ничего. Просто я заинтригован.

– Сходи с ума и дальше, детектив. Аннабель на репетиции оркестра. Вторая комната справа по коридору.

Я вышел из кухни и поднялся наверх. Дверь во вторую комнату справа была приоткрыта, и я вдруг так ясно вспомнил сон Гэри Фишера, что даже заколебался. Однако распахнул дверь.

Естественно, когда Эми здесь жила, многое было иначе. Тогда на стенах висели плакаты других музыкальных групп, постеры других фильмов, по которым никогда не снимут ремейки. Но в остальном я попал в типичную девчачью комнату.

Как странно оказаться в детском пространстве человека, которого ты любишь. Знать Эми сейчас совсем не то же самое, что быть знакомым с ней прежде, когда она была другой. И та, иная, Эми навсегда останется незнакомкой, даже если ты всю остальную жизнь пройдешь с ней рука об руку. Как странно представлять ее себе маленькой, видеть предметы, помогавшие ей познавать мир. Ты слышишь далекое эхо. И начинаешь спрашивать себя, всегда ли Эми чувствует себя уютно в таких же комнатах, или та спальня, которую ты делишь с ее взрослой инкарнацией, ей не подходит из-за того, что окно в ней находится в другом месте. Ты представляешь, как она сидит на краю этой постели, обхватив коленки, и смотрит в будущее вопрошающим и немного отчужденным взглядом ребенка.

Мне довольно быстро удалось заметить то, что ускользнуло от внимания Натали. Вещи в комнате постоянно меняли свои места – не так давно кто-то навел порядок и очень скоро наведет снова, – но сейчас одежда и прочее были разбросаны повсюду. Однако коврик в центре комнаты лежал строго параллельно кровати и на нем не было ни единой морщинки. Едва ли Аннабель оставила его в таком виде.

Я отодвинул стул в сторону и отбросил коврик. Обычный пол, покрашенный грязно-белой краской лет десять назад. Я обошел вокруг, уже не сомневаясь, что потерпел неудачу, но тут мое внимание привлек участок пола возле кровати. Опустившись на колени, я протянул руку и у самой стены нащупал половицу, которую сумел вытащить. Под ней оказалась пыльная ниша, идеальный тайник для ребенка. Сейчас он был пуст, но я почти не сомневался, что перед приездом Эми там что-то лежало.

Натали стояла у окна кухни с чашкой кофе в руках и смотрела на своего сына, играющего во дворе.

– Ну что?

Я пожал плечами:

– Как ты и сказала. Эми хотела вспомнить детство. – Я обратил внимание на то, как она смотрит на мальчика. – Все в порядке?

– Конечно. Вот только… Мэтью стал слишком задумчивым маленьким мальчиком. Ничего особенного. Никогда не понимала, что происходит в голове у таких детишек.

– А ты у него спрашивала?

– Да, конечно. У него есть воображаемый друг. Иногда они вместе играют, и слышно, как Мэтью негромко разговаривает сам с собой. Нет, нам не приходится ставить еще один прибор во время обеда. И это лучше, чем кошмары. У Эми были ужасные кошмары.

– В самом деле?

– О да. Это одно из самых моих ранних воспоминаний – я даже не знаю, сколько мне тогда было лет, три или четыре? – но я помню жуткие звуки по ночам. Как крики, но гораздо хуже. Громко, потом тихонько и снова громко. Просто жуть. Потом по коридору проходил папа. Он укладывал Эми в кровать, и она засыпала, но через час все начиналось снова. Так продолжалось года два.

– Эми никогда мне не рассказывала.

– Наверное, она уже не помнит. Сон у детей – это зона военных действий. Особенно у маленьких. Приятель моего сына тыкал себе пальцами в глаза, чтобы не засыпать. Честное слово. Мэтью был ходячим адом – его удавалось загнать в постель только после титанических усилий. И так несколько раз. По три-четыре учебные тревоги за ночь. Ты лежишь в темноте, в доме тишина, ребенок спит, и ты находишься в мире с окружающей действительностью. Потом – бац! – и он начинает кричать, словно в его комнате полно волков.

– Ну, это естественно. Ты неожиданно просыпаешься, вокруг темно, ты один, и рядом нет ни мамы, ни папы, ты не ощущаешь их присутствия и даже запаха.

– Правильно: это объясняет их поведение, когда они просыпаются. Но почему они сражаются со сном?

– Потому что в пещерах, где мы жили прежде, все было иначе. Семья спала вместе, никто не отсылал младшего в комнату со страшными рисунками на стенах и непонятными штуками, свисающими с потолка. Ребенок думает: вы что, совсем спятили? Меня нельзя оставлять одного, здесь опасно. Вот почему они делают единственное, чем могут повлиять на окружающий мир, – кричат изо всех сил.

– Ты меня удивляешь, Джек. Я не знала, что ты сохранил такую связь с прежним ребенком в себе.

– Я всегда с ним связан. Гораздо труднее сохранять связь со своим взрослым «я».

Она улыбнулась:

– Ну да, возможно, ты прав. Но я не знаю. Дети такие странные. Они берут пульт от телевизора, подносят его к ушам, точно телефоны, и говорят с несуществующими людьми. Ты даешь им игрушечный саксофон, а они тут же суют его в рот и начинают дуть, а не сосать, как сделали бы с любым другим предметом. И ты думаешь: откуда это взялось? Подсмотрели за кем-то? А потом приходит день, и они перестают это делать. Именно так они разбивают тебе сердце. У них появляется какая-нибудь отвратительная привычка, а потом – бум-с! – и она исчезает. И ты начинаешь по ним скучать даже в те моменты, когда они находятся рядом, – наверное, в этом и состоит любовь?

Она неожиданно замолчала, и ее щеки запылали. Я никогда не видел, чтобы Натали выглядела смущенной. Более того, я не думал, что такое вообще возможно.

– Что такое?

– Извини, – сказала она. – Я вела себя как безмозглая злобная сука.

Я покачал головой:

– Вовсе нет.

– Но…

– Серьезно. Ничего подобного.

– Но ведь с Эми что-то не так?

– Все в порядке.

– Ладно, – сказала Натали. – Я уверена, что так оно и есть. Она очень сильная.

Несколько мгновений она ужасно гордилась своей сестрой, и я пожалел, что у меня нет брата или сестры, которые могли бы так же гордиться мной.

– Вот только она… даже не знаю, она изменилась. Тебе не кажется?

Я пожал плечами:

– Да, пожалуй.

Но Натали не сдавалась:

– Возможно, это произошло еще раньше?

Я с некоторым удивлением посмотрел на нее и обнаружил, что она не спускает с меня глаз, и ее взгляд сразу напомнил мне Эми.