Кортни Коул - Ноктэ

Однако это также и тюрьма, удерживающая меня здесь под покровом низко висящих облаков.

— Ты когда-нибудь хотел, чтобы мы переехали? Куда-нибудь далеко отсюда? — размышляю я вслух.

Финн поглядывает на меня.

— Бёркли недостаточно далеко для тебя?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Я говорю о таком месте, которое по-настоящему далеко . Как Италия. Или Шотландия. Думаю, было бы неплохо убраться подальше отсюда. От всего, что мы знаем.

От воспоминаний.

От людей, считающих нас странными.

От всего.

Лицо Финна остаётся бесстрастным.

— Кэл, тебе не нужно объезжать весь мир, чтобы снова стать собой, если это то, к чему ты стремишься. Ты можешь сделать это и в Калифорнии. Но тебе вообще не нужно меняться. Ты и так прекрасна.

Ну да. Быть известной всем как девушка из похоронного дома — это же прекрасно. Но он прав. Никто не будет знать этого в Калифорнии. Я и там смогу начать всё сначала. Меня не будут окружать мертвецы, и люди не будут постоянно интересоваться, как я себя чувствую.

Мы погружаемся в тишину, и я продолжаю смотреть в окно, думая о колледже и о том, какой может быть моя новая жизнь. И поскольку отец согласился, что мы с Финном должны оставаться вместе, в этом нет ничего пугающего. Просто захватывающе. И эта новая жизнь будет включать в себя кучу дорогой обуви и пашминов [5] Пашмина — шерстяная ткань высокого качества из пуха гималайского горного козла. . Я еду не совсем туда, где нужны пашмины, но благодаря своему изысканному названию они непременно мне нужны.

— Ну?

Настойчивый тон Финна выдёргивает меня из размышлений. Он явно ожидает какого-то ответа.

— Что «ну»?

— Что папа решил по поводу гостевого домика? Знаешь, мы ведь могли бы просто жить там вместе. Мне надоело всё время пахнуть формальдегидом.

Правда . Не могу даже сосчитать, сколько раз я слышала в школе от ехидных девочек старые избитые шуточки вроде «я чувствую запах мертвецов». Мне всегда хотелось сказать им, чтобы они прекратили цитировать старые фильмы и придумали что-то пооригинальней, но, конечно же, я никогда такого не говорила. Для них я девушка из похоронного дома. Чтобы не доставлять им удовольствия, я никогда не показывала, насколько больно меня ранили их слова.

— Мы не пахнем формальдегидом, — уверяю Финна. — Мы пахнем цветами. Похоронными цветами. Хотя это не намного лучше.

— Говори за себя, — ворчит он. — Так что?

Я пожимаю плечами.

— Видимо, папа всё-таки собирается сдать его в аренду.

Финн секунду смотрит на меня, прежде чем вновь перевести взгляд на дорогу.

— Серьёзно? Не знал, что мы так сильно нуждаемся в средствах. У нас есть деньги с маминой страховки и выручка от похоронного бюро.

— Колледж обходится дорого, — шепчу я. Потому что это единственное объяснение, которое приходит мне в голову, не считая того, что, возможно, папа просто хочет довести до конца их с мамой план. Финн кивает, поскольку это приемлемый ответ. Понятно, что учёба двоих детей обойдётся дорого.

Остаток пути мы едем молча, и так же молча идём по стерильным коридорам больницы, лишь кеды скрипят по вощёному полу.

— Встретимся здесь через час, — буднично говорит мне Финн, словно отправляется за покупками, а не чтобы поговорить о своём психическом заболевании с другими психически нездоровыми людьми. Финн всегда несёт свой крест как чемпион.

Я киваю.

— Буду ждать здесь.

Потому что я всегда здесь.

Он уходит не оглядываясь, исчезая в терапевтической комнате. Смотря ему вслед, не могу удержаться от мысли, в миллионный раз приходящей мне в голову, что я тоже легко могла родиться с САР. Это и пугает меня, и заставляет чувствовать себя виноватой. Пугает, потому что иногда я беспокоюсь, что это расстройство может совершенно неожиданно проявиться и у меня. А виноватой — потому что именно я должна была родиться с этим. Ведь Финн несомненно лучше меня.

Я появилась на свет первой и была крупнее и сильнее, несмотря на то, что в действительности Финн лучше . Он умный, забавный и остроумный, а его душа всё такая же добрая, какой наделяют нас свыше. Он заслуживает быть здоровым.

Не я. Я язвительная, саркастичная.

Матушка-природа иногда такая стерва.

В крытом дворике с застеклённой крышей я нахожу ближайшую скамейку и, свернувшись калачиком под абстрактной картиной птицы, достаю книгу. Погружаясь в чтение, я убиваю сразу двух зайцев. Во-первых, это даёт людям понять, что я не в настроении разговаривать. Честно говоря, оно у меня бывает редко. Во-вторых, чтение убивает скуку во время ожидания.

По мере того, как я погружаюсь в блаженный вымысел литературы, звуки больницы постепенно превращаются в гудящий фон. Фантазия сама по себе помогает лучше всего. Именно так я пережила свои школьные годы, читая за обедом и на трудных уроках, когда никто со мной не общался, а теперь художественная литература помогает мне пережить долгие часы ожидания Финна в психиатрическом крыле больницы. Благодаря ей я могу игнорировать пронзительные, многоголосые крики, раздающиеся в коридорах. Потому что, если честно, я не хочу знать, о чём они кричат.

Я пребываю в своём воображаемом мире бог знает сколько времени, пока не чувствую, что кто-то пристально смотрит на меня.

Под «чувствую» я в буквальном смысле подразумеваю, что ощущаю это , словно кто-то протягивает руку и пальцами касается моего лица.

Подняв взгляд, я глубоко вдыхаю, когда встречаю тёмные глаза, прикованные к моим. Они настолько тёмные, почти чёрные, а энергии в них достаточно, чтобы заморозить меня на месте.

К тёмному взгляду прилагается парень.

Мужчина.

Ему, вероятно, не больше двадцати или двадцати одного, но всё в нём словно кричит, что он именно мужчина . В нём нет ничего мальчишеского. Абсолютно. Я вижу это в его глазах, в том, как он держит себя, в проницательной манере, с которой он подмечает своё окружение, а потом изучает меня с особой сосредоточенностью, как будто мы каким-то образом связаны узами. В его глазах миллион противоречий… отчуждённость, теплота, таинственность, очарование и что-то ещё, чего я не могу определить.

Он мускулистый, высокий и одет в поношенную чёрную толстовку с надписью «Тебе не понять всей иронии» оранжевыми буквами. Его тёмные джинсы опоясывает чёрный кожаный ремень, а средний палец обхватывает простое серебряное кольцо.

Тёмные волосы падают ему на лицо, и рука с длинными пальцами нетерпеливо откидывает их назад, и всё это время его глаза не покидают меня. Его челюсть сильная и мужественная, с едва заметным намёком на щетину.

Его взгляд по-прежнему прикован ко мне, подобно молнии или проводу под напряжением. Я чувствую заряд, пробегающий по коже, словно меня касается миллион крошечных пальцев, заливая румянцем мои щёки. Лёгкие трепещут, и я с трудом сглатываю.