Антуан д'Эстет - Flamma

— Да, это так, — коротко подтвердил Люциус, все более увлекаясь наблюдением за своим взволновавшимся собеседником.

— И… они по-прежнему бедны? — снова спросил Дэве у священника.

— К сожалению, — ответил тот.

— К сожалению, — глухо повторил Адам, и его лицо вдруг обрело безразличную твердость. Он схватил мешок с деньгами и, еще раз невыразительно поклонившись архидьякону, быстро вышел из таверны.

«Жаль…”, — решил Люциус, глядя вслед уходившему констеблю. — «Я, было, подумал, что он попросит отдать эти деньги действительно нуждающемуся в них семейству». — Священник тоже встал из-за стола и двинулся к выходу. — «Как же жаль!».

Вопреки высказанному констеблем общественному мнению аудиенции с Мортимером всегда достигались Люциусом с завидной простотой. Впрочем, возможно именно потому, что этого хотел сам «Отверженный», но, как бы то ни было, факт оставался фактом и сразу после расставания с Дэве архидьякон поспешил воспользоваться своей привилегией беспрепятственного доступа к главе сектантов, чтобы разъяснить у него некоторые вопросы касательно добытых констеблем сведений.

Люциус застал Мортимера в одной из гостиных «Стар Инн’а», куда священника по первому же его требованию проводил хозяин постоялого двора. И сектант, судя по всему, даже обрадовался визиту архидьякона: он, улыбаясь, двинулся ему на встречу и со всевозможными изъявлениями радушия, гостеприимным жестом пригласил его усаживаться в кресло.

— Вы сказали, что случай с Филиппом и Маркосом был моим испытанием, — не откладывая и не давая отвлечь себя столь почетным приемом, сразу приступил к делу Люциус. — А оказалось, что оно началось еще раньше — с моего дяди.

— Не совсем, — протянул в ответ «Отверженный», неторопливо возвращаясь на свое место.

Люциус иронично ухмыльнулся неопределенности этих слов Мортимера.

— Вы заставили его поставить на письме печать, — жестко напомнил ему он.

— Не заставили, а уговорили, — тут же отозвался сектант, даже не прося уточнить, о каком собственно письме идет речь; и, пожав плечами, добавил: — То был всего лишь еще один чужой выбор, повлиявший на вашу судьбу.

Очевидно, сказав это, «Отверженный» посчитал вопрос исчерпанным, потому как замолчал и выжидающе посмотрел на Люциуса готовый продолжить разговор на другие темы. Однако архидьякон не был удовлетворен сказанным и так же выжидающе взирал на Мортимера. Сектант вздохнул.

— Видите ли, — приступил он к пояснению, — письмо, как и ваш визит к больному кожевнику Скину, должно было только показать вам боль и несправедливость нашего мира и подготовить к испытанию выбора между Вимером и Обклэром. Что же до барона Анкепа… — Мортимер вновь пожал плечами, — мы даже не предполагали, что он пойдет к вам извиняться за свою пьяную шутку и к чему это его намерение приведет. Однако, признаюсь, всё было очень кстати. Как и недавняя смерть вашего знакомца Кристофера. — Сектант злорадно ухмыльнулся. — Я ведь говорил, что он будет несчастен.

Архидьякон слушал «Отверженного» и не сводил с него полного чувством омерзения взгляда. Он не понимал, как человек может так просто и с таким удовольствием говорить о смерти других людей, одна из которых, к тому же, в его речах оказалась «очень кстати», а другая дала возможность вставить в разговор фразу «я ведь говорил». Притом, что обе эти смерти, как и гибель, других упомянутых им людей, были во многом и на его совести.

Люциус еще раз посмотрел на Мортимера и, наконец, отчаявшись его понять, покачал головой.

— После всего вами сказанного меня интересует лишь одно, — тихо произнес он, но вдруг сорвался на гневный шепот: — Кем вы, черт возьми, себя возомнили, чтобы так жестоко играть человеческими судьбами?

«Отверженный» усмехнулся вырвавшемуся из уст священника упоминанию нечистого и сказал:

— Прежде чем ответить на этот вопрос я хотел бы поведать вам одну легенду.

И не дожидаясь согласия Люциуса ее выслушать, Мортимер приступил к рассказу.

***

«Тысячу и один год назад, — стало быть, в 665-ом, — христианские священники и языческие жрецы по всему свету, не сговариваясь, объявили о том, что не далее как через год в мир явится пылающий грехами семикрылый демон, который ознаменует своим приходом начало заката человечества.

Авторитет веры в те темные времена был весьма высок, и мало кто усомнился в верности рокового предсказания. Однако и паники не возникло, ибо, как вы сейчас, тогдашние служители богов в своем приговоре оставили людям некое подобие надежды — призрачный выбор, возложенный на плечи так называемого Избранного.

Целый год суждено было Избранному скитаться по самым дальним уголкам мира и искать способ предотвратить грядущую трагедию. Он посетил горы Тибета, таинственный Китай, загадочный Египет и легендарные (но еще не нанесенные в те времена на карту) западные континенты, собирая на своем пути крупицы человеческой мудрости. Но, вместе с тем, постигал и их пороки: он видел религиозные войны, смерть из-за любви, любовь из-за денег, награду за зло и возмездие за добро, цену лжи и невостребованную честность. Много хорошего и светлого, а также темного и плохого познал он за время своего путешествия, однако цели своей так и не достиг: никто не мог подсказать, как побороть демона.

Отчаялся Избранный продолжать поиски и решил вернуться на родину. Но на море застигла его свирепая буря. Долго кружили корабль Избранного по вздыбившимся волнам неистовые ветры да, наконец, выбросили на пустынный берег неизвестного острова. Хлипкое суденышко, само собой, разбилось в щепы, и Избранному не оставалось ничего иного кроме как отправиться вглубь острова, где он и наткнулся на весьма мрачную деревушку.

Тихая, безлюдная, с покрытыми мхом и давно заброшенными избами эта деревня очень заинтересовала Избранного. И, желая узнать о судьбе постигшей ее жителей, он устремился к покосившейся, посреди заросшей сорной травой площади, церквушке. Он надеялся отыскать там местные летописи… да собственно и отыскал, однако с разочарованием обнаружил, что причиной приведшей поселение к упадку и вымиранию были не козни демонов и злых духов, а собственные и истинно человеческие алчность, несправедливость, предвзятость и пошлость ее жителей.

Понял тогда Избранный, что «закат человечества» начался задолго до жреческого пророчества и недолжно ему поэтому сбыться. Но лишь подумал он так, разверзлись в храме адовы врата, и, обдав Избранного нестерпимым жаром, предстал перед ним семикрылый демон. Избранный оказался между этим исчадием и выходом из храма. Он выхватил меч и приготовился сразиться с демоном, но тот, не проявив ни капли агрессии, лишь вопросительно указал когтистым пальцем на дверь за спиной Избранного.