Антуан д'Эстет - Flamma

…Я с сомнением смотрю вниз, на красные земные туманы, душащие даже человеческие души. Огненновласая тень стоит рядом, протягивая мне сжатую в кулачок ладонь, и я чувствую прохладу ее тени и жар ее огня, когда невесомым прикосновением она оставляет на моей руке странную, сочетающую в себе черный и белый цвета, жемчужину…

…Я вновь обращаю взор к земле и наконец, делаю выбор. Моя рука разжимается над пропастью и соскользнувшая с ладони жемчужина, ярким лучом прорывая багровые тучи, падает вниз.

***

— И что это должно означать? — спросил епископ, когда архидьякон умолк.

— Ничего, — тихо отозвался Люциус.

Но уже через мгновение, неожиданно вернувшись к теме суда, произнес:

— Теперь я готов принять последний приговор.

— О чем ты? — удивился епископ. — Ты оправдан! А дополнительное расследование по делу Томаса Скина покажет только то, что мальчик действительно был болен чумой.

В это время на улице раздался какой-то шум, а уже через минуту в комнату архидьякона ворвался взволнованный констебль Дэве.

— Бэкингем вернулся, — коротко сообщил он.

— Ну и что? — пожал плечами епископ, после событий первого слушания больше не воспринимавший герцога как угрозу.

— А то, что его светлость желает сообщить суду нечто очень важное, — сказал констебль, — и я думаю было бы неплохо узнать: что именно, — до! завтрашнего слушания.

***

Епископ и Дэве прибыли в Вестминстерский дворец как раз вовремя: созванная Бэкингемом коллегия судей и сам герцог еще были здесь. И довольный вид Бэкингема, в купе с возникшим при появлении защитников Люциуса напряженным выражением на лицах судей, сразу насторожил констебля.

— В чем дело? — подозрительно спросил он.

В глазах нахмурившегося епископа читался тот же вопрос и председатель судейской коллегии тяжело вздохнул.

— Люциус Флам обвиняется в колдовстве, — будто нехотя произнес он.

— Что? — воскликнул Дэве. — О чем вы?

— Об этом, — усмехнулся Бэкингем, показывая на книгу в темном переплете, лежавшую перед судьями рядом с какой-то официального вида бумагой. — Это рукописная колдовская книга, — так называемый «гримуар теней», — с описанием ряда ритуалов из проклятых церковью «Ключа Соломона» и «Книги Ганория».

Епископ вздрогнул. Инквизиции в Англии никогда не было, однако англиканская церковь, как и всякая другая, колдунов не привечала, а при достаточных доказательствах чьей-либо приверженности к этому ремеслу — нещадно уничтожала заблудшего. Названные же Бэкингемом манускрипты являлись не просто доказательством — они уже сами по себе были приговором.

— Книгу нашли при обыске в тайной комнате архидьякона, — счел своим долгом пояснить председатель суда, когда епископ понуро опустил глаза, а Дэве, казалось, готов был накинуться на довольно улыбающегося герцога. — Гвардии сержант Павел подтвердил это, а по уверениям миссис Скин, именно ею руководствовался Люциус при «лечении» Томаса.

— Так что уже завтра, — в полной тишине злорадно резюмировал Бэкингем, — господин Флам услышит себе приговор.

Констебль сжал кулаки, с трудом сдерживая свои агрессивный порыв, а епископ медленно поднял голову и пронзил герцога тяжелым презрительным взглядом.

— Дело о колдовстве будет разбираться в парламенте? — мрачно усмехнувшись, произнес он. — Светским судом? Не смешите меня!

— Нет, ваше преосвященство, — на всякий случай отступая от пары разгоряченных оппонентов, отозвался Бэкингем. — Оно уже разобрано. И даже больше, — гнусно ухмыльнувшись, добавил герцог, — его высокопреосвященством архиепископом Кентерберийским по нему уже вынесен приговор.

Председатель суда, не говоря ни слова, просто кивнул и показал вконец разбитым констеблю и епископу на лежавшую перед ним на столе бумагу.

— Вердикт за подписью и печатью архиепископа Кентерберийского, — тихо подтвердил слова герцога председатель. — Через три дня Люциус Флам должен быть казнен.

Дэве и епископ в отчаянии переглянулись: Бэкингем обманул всех. Приговор парламента, так или иначе, должен был подписать король и даже если бы перед ним лежали бумаги приговаривающие архидьякона к смерти за одно из четырех преступлений, благодаря дарственной и дружбе с леди Палмер, для Люциуса существовала вероятность помилования. Но пока шли разбирательства в Вестминстерском дворце, герцог отправился в Кентербери и сумел заручиться поддержкой архиепископа — главы всей Англиканской церкви. И теперь даже король не мог отменить его приговора.

***

Судебное заседание в Вестминстерском дворце 20 августа 1666 года стало простой формальностью: после чтения обвинения в колдовстве, председателем судейской коллегии публично был объявлен вердикт его высокопреосвященства архиепископа Кентерберийского.

— Люциус Флам — архидьякон Собора святого Павла, приговаривается к смерти через сожжение. Приговор будет приведен в исполнение на площади Собора в полдень 23 августа сего года.

Архидьякон воспринял смертный приговор без эмоций, как нечто должное, обыденное и вполне предсказуемое, а казни ожидал так спокойно, словно она была ему не столько страшна, сколько наоборот желанна. Он, не задумываясь, отказал епископу и Дэве, в безысходной горячности предлагавшим ему совершить побег, и просил лишь о возможности последнего свидания с Эклипсами, которая была ему тут же обещана.

— Здравствуйте, святой отец, — грустно поздоровалось доброе семейство, 22 августа в полном составе явившись в ратушу; и по их лицам сразу становилось ясно, что даже дети понимают трагичность ожидающей священника участи и скорбят о его судьбе. Чело же Люциуса при виде их, напротив, просветлело.

— Я очень рад видеть вас, друзья мои, — приветствовал он Анну, Генри и державшихся за руки Ребекку с маленьким Теодором.

Анна Эклипс тяжело вздохнула, услыхав голос священника, — чистый и спокойный, но показавшийся ей почти потусторонним, — и, будто ослабев, прильнула к мужу.

— Неужели в такой ситуации еще можно чему-то радоваться? — печально шепнула она ему.

Но Люциусу действительно было приятно их общество, и чета Эклипс с детьми постарались взять себя в руки, дабы своим понурым видом не омрачить последнего дня приговоренного. И им это удалось. Они сумели повести беседу так просто, будто разговаривали о чем-то маловажном и будничном с нежданно встреченным на улице хорошим знакомым, однако при этом они старательно избегали взглядов священника, как не смотрят в глаза обреченному, когда говорят: «Ты будешь жить».

Эклипсы рассказывали архидьякону о последних событиях в Лондоне и, в стремлении сделать ему приятно, особенно упирали на то, что многие горожане считают обвинение в колдовстве возведенной на Люциуса вражескими кознями напраслиной и сочувствуют ему.