Шалини Боланд - Тайная мать [litres]

– Этого не может быть, – вырывается у меня. – Я была уверена, что это окажется доктор Фишер.

– У нас здесь нет никакого доктора Фишера, – возражает Марджи. – Вы ошиблись. Разве вы сами не сказали, что не можете вспомнить, кто из врачей дежурил в ту ночь? – Она смотрит мне прямо в лицо. Не знаю, чего в ее взгляде больше: сочувствия или подозрения.

– Вскоре после этого Фишер переехал в Дорсет, – говорю я.

– А, ну тогда он, может быть, и работал у нас, – соглашается она, – но это еще до меня было. Я здесь всего три года, хотя иногда кажется, что уже гораздо дольше… – Улыбается мне, но я не могу улыбнуться в ответ – слишком раздосадована тем, что моя теория провалилась. – Дайте-ка я посмотрю наши списки сотрудников. – Лоренс снова что-то печатает. – А, да, вы правы, доктор Фишер действительно работал у нас в то время. Но в ту конкретную ночь его не было.

Сердце у меня глухо екает, и я понимаю, что все мои подозрения были безосновательны.

– А других документов, по которым можно проверить, кто из врачей дежурил в ту ночь, не существует? – спрашиваю я.

– По крайней мере я о них ничего не знаю. – офис-менеджер качает головой. – Должно быть, вы что-то напутали. Я хочу сказать, обе фамилии ведь начинаются на одну букву. Дело давнее, ничего не стоит забыть или перепутать.

Я качаю головой.

– Доктор Фридленд тогда заболел.

Марджи беспомощно пожимает плечами и разводит в стороны руки ладонями вверх, как будто хочет сказать, что не знает, чем еще может мне помочь.

– Можно мне поговорить с доктором Фридлендом? Он здесь? – спрашиваю я.

– Нет, он в том году ушел на пенсию. Они с женой уехали в Испанию.

– А телефона он вам не оставил? – Если б я могла поговорить с ним, может быть, он меня вспомнил бы. Вспомнил бы, как заболел тогда желудочным гриппом.

– Извините, – говорит Лоренс, сохраняя сочувственное выражение лица, – но даже если б и оставил, мы не имеем права разглашать подобную информацию.

Я продолжаю стоять перед ней, усиленно соображая, что бы еще придумать такого, чтобы доказать свою правоту. Но в голову ничего не приходит.

– Ну что ж, ладно, спасибо. – Выхожу из офиса, понурив голову и опустив плечи.

Снаружи, в фойе, рецепционистка жизнерадостно прощается со мной, выражая надежду, что я нашла то, за чем приходила. Киваю, мямлю «спасибо» и иду через фойе к раздвижным дверям на входе.

На улице все так же мрачно, хотя дождь еще не пошел, и я на мгновение останавливаюсь на крыльце, чтобы вдохнуть полную грудь загрязненного, сырого воздуха. Может, я и вправду спятила? И Скотт прав? Но что бы ни говорила мне Марджи, я почему-то уверена, что информация в их системе неверна. Например, время рождения Лили указано с ошибкой на целые двадцать минут – или я действительно все забыла? А что, если Фишер действительно работал в ту ночь, но допустил какую-то ошибку, принимая Лили? И это он виновен в ее смерти? Мог ведь он иметь доступ к системе, чтобы заменить там свое имя на другое, а заодно подправить и время родов?

Н-да, это уже прямо теория заговоров какая-то… Может, это не доктор Фишер, а я стремлюсь подправить действительность в соответствии со своими представлениями о том, что правда, а что неправда? Нет, я же знаю, что права, но как мне это доказать, вот в чем вопрос…

Совершенно подавленная, плетусь к машине. Кто бы ни дежурил в ту ночь, Фишер или Фридленд, это никак не объясняет, почему много лет спустя кто-то привел сына Фишера в мой дом и оставил его на моей кухне. И все же тут должна быть какая-то связь, я уверена…

Гудок автомобиля возвращает меня к реальности, заставляя запрыгнуть назад на тротуар. Надо быть внимательной, а то меня собьют. Я жестами показываю водителю, что извиняюсь, пока он, судя по движениям его губ, осыпает меня бранью.

Сижу в машине. На сердце так тяжело, словно внутри у меня свинцовая гиря, и я принимаю решение. Что бы там кто ни говорил, а я верю и буду продолжать верить в то, что в ночь, когда я рожала моих близнецов, доктор Фридленд был болен. Я знаю, что это было так, я ясно это помню. Помню, как расстроилась, когда узнала, что его не будет со мной в палате. А это значит, что информация в системе больницы неверна. Но если я расскажу Карли о том, что видела, она ведь может и перестать заниматься этим делом. Решит, что не стоит тратить на него время. А мне нужно, чтобы она продолжала. Мне нужно знать правду.

Я звоню ей, натыкаюсь на голосовую почту и оставляю сообщение.

– Привет, Карли, это Тесса. Я только что из клиники, мое предчувствие оправдалось. В ту ночь дежурил Фишер. Это должно быть как-то связано с тем, что его сын появился у меня на кухне, ты не думаешь? В общем, спроси у него об этом, когда будешь с ним говорить. Надеюсь, у тебя это получится. Удачи. Дай мне знать, как у тебя дела.

Даю отбой и завожу машину. Надеюсь, что мой голос звучал достаточно убедительно. А вдруг она поймет, что я ей вру? Мотор удается завести только с третьего раза. Я совсем расклеилась. Надо успокоиться, а то еще врежусь в кого-нибудь. Я только что солгала своей соседке. Я солгала Карли. Но разве у меня был выбор?

Включаю радио и нахожу канал классической музыки, надеясь услышать что-нибудь струнное или хотя бы фортепианное, но там, как назло, ансамбль медных духовых изображает «Полет шмеля». Я выключаю радио, делаю глубокий вдох и направляюсь к Моретти, спрашивая себя по дороге, во что я превращаюсь. Неужели Скотт прав и со мной происходит что-то не то? А вдруг у меня начинается мания преследования?

Весь день я как в лихорадке. У меня нет времени обдумать до конца все то, что связано с Фишером, но и сосредоточиться на работе я тоже не могу, и это меня раздражает. Обычно бывает наоборот – какие бы проблемы меня ни беспокоили, здесь я забываю обо всем и успокаиваюсь. Так почему же сегодня все так сложно, черт возьми? Джанет закрыла кафе пораньше, посетителей все равно почти нет. Она теперь в магазине, а я в теплице, работаю, слушая равномерный шелест дождя по стеклу. Но что я сделала с этим бедным виноградом, зачем так искромсала его? А все потому, что я никак не могу сосредоточиться на том, что делаю.

– А ну-ка, положи секатор, – раздается мужской голос.

Сердце у меня падает, и я резко оборачиваюсь. Ко мне, протянув вперед руку, идет Бен. Когда он подходит совсем близко, я кладу секатор ему в ладонь и виновато моргаю.

– И что тебе сделала эта бедная лоза? – спрашивает босс, опуская капюшон своей теплой куртки.

– Извини, – отвечаю я, глядя вниз, на обкромсанные конечности ни в чем не повинного растения. – Просто задумалась.

– То-то я и вижу, – говорит Моретти. Но глаза его озорно улыбаются. Интересно. Значит ли это, что он простил мне мой побег от него позапрошлой ночью?