Анатолий Кучерена - Хайп

В карманах Пола лежала пара «деринджеров», подаренных Семеном Моисеевичем. Они внушали Полу уверенность, словно бы нашептывали в уши то ли по-английски, то ли по-французски: «Все будет хорошо, парень. Мы не подведем. Никогда».

«Стриж» домчал Пола до Нижнего за три с лишним часа. Уже стемнело, но на самом деле время было детское. Ощущая себя персонажем из какого-то детективного фильма, причем не нашего, а западного, Пол вышел на перрон, огляделся и чуть ли не впервые с момента, когда узнал о смерти отца, улыбнулся.

Ему было легко и свободно. Адрес загородного дома дяди Леши лежал в кармане. Завтра утром можно было выходить на контакт с ним. А пока предстояли приятные хлопоты — поужинать в хорошем ресторане, купить бутылочку виски, заселиться в отель, выпить и отоспаться.

Правда, денег оставалось не так чтобы много, но это Пола вообще никогда не тревожило. К наличию или отсутствию платежных средств в кармане он, истинный москвич и сын весьма небедного отца, всегда относился философски, периодически припоминал, как этот самый отец любил говаривать: «Деньги — это как навоз. Сегодня нет, а завтра — воз!»

Таксист, каким-то чудом оказавшийся не уроженцем одной из бывших республик Советского Союза, а местным жителем, сперва доставил Пола в неплохой стейк-хаус с весьма демократичными ценами, потом в гипермаркет, где Пол затарился виски и сыром, и наконец повез в отель.

По дороге нужно было еще купить телефон. Нет, не для того, чтобы звонить Насте. Просто Пол чувствовал себя без него как без рук. Объехав несколько улиц, они нашли салон сотовой связи. Пол купил дешевый мобильник с крупными кнопками, из тех, что люди зовут бабушкофонами, СИМ-карту и положил на счет пару тысяч.

Гостиница, выбранная Полом и заказанная Настей, находилась в тихом квартале, среди серых пятиэтажек, выстроенных из силикатного кирпича в эпоху развитого социализма. С тех пор прошло как минимум лет сорок, а то и все пятьдесят.

Пол вышел к двухэтажному зданию, явно бывшему детскому садику, перестроенному под отель. «Любавушка» — призывно горели в ночи неоновые буквы.

Первым человеком, которого он увидел внутри, была… Настя. Девушка сидела в креслице возле стойки ресепшна и читала какой-то глянцевый журнал. Услышав стук двери и шаги, она подняла голову, как ни в чем не бывало улыбнулась Полу и сказала:

— Привет! Я без тебя не стала заселяться.

Пол остолбенело посмотрел на Настю, стиснул зубы и шагнул к стойке. Все время, пока оформлял номер и получал ключи, он гасил в себе желание взять Настю за ухо, как маленького ребенка, и вывести из гостиницы вон.

Администратор, дама средних лет с шальными глазами, похожая на актрису Дрю Бэрримор, наконец-то закончила вписывать данные Пола в какой-то гроссбух, выложила на стойку ключи и проворковала:

— Приятного отдыха в нашей «Любавушке», молодые люди.

— Я по работе приехал, — буркнул Пол. — Мне не до отдыха.

— Все так говорят, — заявила эта особа и усмехнулась.

От стойки Пол направился в номер. Настя подхватила сумку и посеменила за ним.

— Тебе кто разрешил приезжать? — не оборачиваясь, рявкнул Пол, когда они поднялись на второй этаж и вошли в коридор. — Ты что, дура? Сумасшедшая? Ты понимаешь, что со мной опасно?

— Поэтому и приехала, — беспечно ответила Настя.

— Идиотка!

— Не ругайся, пожалуйста. — В голосе Насти появились просительные нотки.

Это почему-то взбесило Пола еще сильнее.

— «Не ругайся»?! — закричал он, повернувшись к девушке. — Как ты узнала, где я буду жить? Ты что, следишь за мной?

— Я же со своего телефона отель заказывала. — Настя даже несколько растерялась от, как понял Пол, глупости вопроса.

Тут у него окончательно упала планка.

— Все! — понизив голос до уровня змеиного шепота, сказал Пол. — Больше мы не знакомы. Пошла вон!

С этими словами он вырвал у Насти из рук сумку, открыл окно и выкинул ее на улицу. Пол оставил оторопевшую девушку одну, отыскал свой номер, вошел и захлопнул дверь.

— Хватит с меня на сегодня, — сказал он вслух, вытащил бутылку виски, отвинтил крышечку и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка.

Спиртное привычно обожгло пищевод, мягко ударило в голову. Пол включил телевизор, нашел музыкальный канал, скинул кроссовки и завалился на кровать. Он очень устал и хотел лишь одного — отдохнуть.

Все шло по плану, но через несколько минут, еще раз хлебнув виски, Пол понял, что отдыха не получится. Виной всему, конечно же, была Настя. Своенравная девица, приехавшая сюда и теперь рыдающая, небось, где-нибудь в темноте под тополем.

Пол покосился на темноту за окном, вспомнил об аборигенах, вздохнул, уселся на скрипнувшей кровати и начал нашаривать ногами кроссовки.

— Не делай этого, Пол Смолл, — сказал он сам себе и понял, что опьянел.

Сказать это было легко. А вот на самом деле не делать…

Минуту спустя Пол стоял в коридоре у окна, из которого выкинул Настину сумку. Внизу, под одиноким фонарем, уткнувшись подбородком в коленки, на бордюре сидела девушка.

Пол открыл окно и крикнул:

— Эй! Иди сюда! Но учти… Ладно, просто поднимайся!

На душе у него сразу стало легче.

Спустя полчаса они пили чай, приготовленный Настей с помощью кипятильника, и ссорились.

— Ты один никуда не пойдешь! — проговорила Настя. — И хватит пить, такие дела нужно решать трезвым.

— Мужем своим командуй! — ерепенился Пол. — Ах да, его-то у тебя и нет. По-твоему, это значит, что можно указывать первому встречному, что делать?

— Ты не первый встречный! — взвилась Настя. — Ты — Пол Смолл, известный человек. Я себе никогда не прощу…

— Это я себе никогда не прощу! — перебил ее Пол. — Если мне придется защищать тебя и получить пулю в лоб. Вот сюда! — Он постучал пальцем между бровями.

— Ты пьяный, — сказала Настя. — Ложись спать. Уговорил, к дяде Леше своему поедешь один.

Пол рухнул на кровать и тут же, мгновенно, уснул.

Дядя Леша полностью оправдал ожидания Пола. Он таким себе его и представлял, воспоминания детства не подвели. Здоровенный, под два метра, мужик с изрядным животом, покатыми плечами бывшего спортсмена и косолапой походкой как-то сразу располагал к себе, обволакивал мощным обаянием. Лицо дяди Леши, заросшее диковатой седой щетиной, походило на масляный блин, посреди которого торчал картофелиной пористый нос. Под дремучими бровями прятались детские голубые глазки, почему-то всегда изумленные.

Воропай был полной противоположностью ему. Пол его практически не помнил и сейчас удивился, как отец мог водить дружбу с таким человеком. Сухой, жилистый, тертый жизнью мужик с плечами, торчащими, как крылья бурки, с мосластыми, похожими на сучья руками, заканчивающимися широкими ладонями с длинными узловатыми пальцами. Выпирающий подбородок и выпуклый лоб делали Воропая похожим на персонажа с картины Босха. Недобрые черные глаза напоминали всякому, на ком останавливался их взгляд, что с этим человеком лучше не шутить.