Джон Харт - Последний ребенок

«Я нашел ее».

«Кого вы нашли?»

«Ту девочку, которую похитили».

Снова и снова Джонни прокручивал эти слова у себя в голове, отыскивая какую-нибудь причину, чтобы усомниться в чувстве, пробивавшемся сквозь боль, которая поднималась от ног. Восемь миль, и все почти бегом, и все босиком. Он исколол ноги, а правую еще и порезал, наступив на разбитую бутылку через пару миль после того, как его схватил жуткий гоблин с черной коробкой. Во рту до сих пор оставался вкус его крови, а на коже – его грязь. Впрочем, о черном монстре Джонни старался не думать, а думал о сестре и матери.

Он поднялся на предпоследний холм и попал под порыв сырого, прохладного ветра. Вдоль дороги растянулись цепочки огоньков. Окна. Дома. Под багровым небом они казались крохотными, сгрудившимися там, куда оттеснил их темный лес, у тонкой черной ленты дороги. Еще миля, сказал себе Джонни. Еще один холм.

Мать должна узнать то, что узнал он.

Начав спуск, Джонни не услышал машину, въехавшую на холм за его спиной. Он пытался представить, какое впечатление может оказать на мать принесенная им новость. Вытащит из постели? Заставит отказаться от таблеток? Все могло бы начаться заново. Они вдвоем, а потом Алисса…

Вернулся бы отец.

Они даже стали бы жить в их старом доме.

Свет фар нашел его, и Джонни отступил с дороги. Тени уплыли влево и исчезли – машина поравнялась с ним и остановилась. Джонни ощутил укол страха и тут же узнал автомобиль Кена, большой белый «Кадиллак» с резкими краями и золотыми буквами, складывающимися в слово «Эскалейд».

Стекло опустилось. Мешки под глазами благополучно прятались под загорелой кожей лица.

– Тебя где, черт возьми, носило? – Запыхавшийся Джонни смог лишь покачать головой. – Садись в машину. Поживей.

Джонни наклонился.

– Я не…

Кен остановил машину и открыл дверцу.

– Не пререкайся, парень. Залезай. Твоя мать места себе не находит. Весь город только об этом и говорит.

Он вышел – высокий, массивный, бесформенный. Раньше Джонни думал, что такими расплывшимися бывают только пожилые. Еще у Кена были золотые часы, редкие волосы и то, что называют морщинками от смеха, – полная ерунда, по мнению Джонни.

– Места не находит? – пробормотал Джонни. – Из-за чего?

– В машину. Быстро. – Кен подкрепил слова решительным жестом.

Джонни проскользнул на гладкое кожаное сиденье, и ему снова вспомнился мертвец. Кен включил передачу.

«Я нашел ее».

Дом был освещен, словно на Рождество: свет горел внутри и снаружи, а стоящие на подъездной дорожке патрульные машины раскрашивали стены и двор голубыми полосами. Тут и там под темнеющим небом стояли полицейские в форме – с оружием, рациями и висевшими на металлических кольцах черными дубинками.

– Что происходит?

Кен открыл дверь и положил руку на шею мальчику. Пальцы сдавили тонкие полоски мышц, и Джонни дернул плечами.

– Больно.

– Не так, как надо бы. – Кен протащил его по сиденью, выволок из машины и с улыбкой подтолкнул к полицейским. – Нашел, – объявил он, и копы остановились.

На крыльцо вышла мать – в джинсах и коричневой рубашке, полинявшей до цвета шоколадного молока. За спиной у нее появился дядя Стив. Джонни сделал шаг вперед, и мать – с растрепанными волосами и безумными, заплаканными глазами – сорвалась с крыльца, обняла его и, путаясь и запинаясь, запричитала:

– Боже… Где ты был?

Джонни ничего не понимал. Он и раньше, много раз, приходил домой в сумерках, и в большинстве случаев она и вовсе не знала, спит ее сын, или его вообще здесь нет.

Один из полицейских поднял рацию.

– Дежурный. Двадцать седьмой. Пожалуйста, сообщите детективу Ханту, что мы обнаружили Джонни Мерримона. Мальчик дома.

Перебиваемый потрескиваниями голос подтвердил получение информации. Через несколько секунд рация зашипела снова:

– Двадцать седьмой, сообщаю: детектив Хант направляется к вам.

– Десять-четыре, дежурный.

Материнские объятия ослабли, а в следующий момент она оттолкнула его и, задрожав всем телом, закричала:

– Никогда больше так не делай! Никогда! Ты меня слышишь? Слышишь? Скажи, что не будешь! Скажи! – Она снова схватила его за плечи. – Боже мой, я так беспокоилась…

Мать трясла его и тискала, так что он не мог произнести ни слова. Копы спустились по ступенькам, и Джонни взглянул наконец на дядю Стива, который смотрел на него умоляющими глазами.

– Из школы звонили? – догадался он наконец.

Мать кивнула.

– После ланча они остановили занятия, никого не выпускали и провели перекличку. Потом позвонили сюда и сказали, что не могут тебя найти. Я позвонила дяде Стиву, но он сказал, что отвез тебя. Клялся, что отвез. Тебя все не было и не было, и я подумала…

Джонни высвободился из ее объятий.

– Из-за чего они проводили перекличку?

Мать погладила его ладонью по щеке.

– Ох, Джонни… – Пальцы у нее были теплые и дрожали. – Это случилось снова.

– Что случилось?

– Еще одна девочка пропала. – Голос у матери сорвался. – Они думают, что ее забрали прямо со школьного двора. Семиклассница. Тиффани Шор.

Джонни моргнул.

– Я знаю Тиффани.

– Я тоже.

Мать ничего больше не сказала, но Джонни знал, о чем она думает. Тиффани Шор училась в седьмом классе. Как и Алисса, когда ее похитили. Он покачал головой, вспомнив слова умирающего. « Я нашел ее». Они относились к его сестре, Алиссе. Не к Тиффани. Не к какой-то другой девочке.

– Этого не может быть, – сказал Джонни, но мать кивала и плакала, и он чувствовал, как остывает надежда. Как все обращается в пепел. – Этого не может быть.

Мать отстранилась, пошатнувшись на каблуках, но прежде чем она успела найти и произнести нужные слова, к ним подошел один из полицейских.

– Сынок, – сказал он и, когда Джонни поднял голову, спросил: – Это кровь у тебя на рубашке?

Солнце уже село, а Ливай все ждал у поломанного тела. Донимали мухи, и палец болел так сильно, что он уже начал подумывать, а не устроил ли Господь ему испытание. В церкви говорили, что такое бывает, но Ливай ничего особенного собой не представлял. На жизнь он зарабатывал тем, что подметал полы. Мир сбивал его с толку и смущал, но голос Бога пребывал с ним семь дней. Голос приходил как шепот и нес покой и умиротворение, когда мир как будто темнел и наклонялся влево. Когда, после недели шепота, голос вдруг умолкал, в голове оставалась дыра, и вот теперь Ливай мог только гадать, почему Господь умолк.

Беглый преступник, он сидел на земле в десяти футах от мертвеца. В бегах Ливай был седьмые сутки.

«Я создал мир за семь дней» .

Голос ворвался в Ливая стремительным потоком, но звучал иначе, чем прежде. Он пришел и ушел, и мысль осталась незавершенной. Ливай задержал дыхание и повернул голову, но голос не возвратился. Ливай знал, что не блещет умом – так ему сказала жена, – но и дураком он не был. Преступник и мертвые тела вместе выглядят не очень хорошо. Дорога проходила у него над головой, и Ливай решил, что Господу придется подождать.