Игорь Фёдоров - Волк

— Да, у тебя очень гуманный дядя, — заметил Паха, — мой бы меня в таракана превратил, и тапком меня, тапком! Раз пятнадцать!

— Жестоко, но эффективно, — посочувствовал я.

— Хорошо, что у меня нет дяди, одни тети. Но тоже, ведьмы.

— Значит, лучше самим обратиться ботаниками, — предложил я, — хотя бы на время.

— Всецело поддерживаю, — улыбнулся Паха.

— А вот в воскресенье можно.

— Заметано.

Зимой в наших краях всегда много снега. Он, правда, выпадает редко, но уж если решил проявить себя, то пощады не будет. Наметет так, что рад не будешь. Хмурое, серое, недовольное небо, начинает вначале неохотно, но потом уже щедро и радостно сыпать сверху чистый молодой снег, крупный и густой. Такой густой, что горизонт не виден. Снег покрывает поля, крыши домов, холмы и овраги. Накидывается на лед замерзшей речки, на ее берега с тонкими ивами, дорогу в город, лесные тропинки. Посыпает желтую сухую траву, лапы сосен, голые ветки берез и осин. Пугала в огородах изумленно разглядывают свою рваную одежду, ставшую белоснежно чистой.

Щенок продавщицы сельпо Петровны, по кличке Фунтик (надо же было так опозорить собаку), постоянно выскакивает из конуры, проваливается в сугроб по уши и, затаив дыхание, смотрит на небо, пока не подойдет мама, овчарка Найда, и, взяв его за загривок, не отнесет обратно в конуру.

В любом дворе, где есть ребенок, зимой обязательно стоит снеговик. С морковкой, как традиционной заменой носа и ведром на голове, которое мамы и бабушки ищут по всему дому. У Васьки-комбайнера, во дворе аж четыре снеговика. Потому что у него три сына школьного возраста, да и сам Васька, когда выпьет, становится ребенком. Глупым и бесконечно радующимся жизни.

Заяц, брат другого, убитого нерадивым Степанычем, скачет по краю села, оставляя за собой четкие аккуратные следы, дразня местных собак. Иной раз он долго сидит напротив дома Степаныча, нагло и вызывающе смотрит в окна, призывая убийцу к ответу. Сколько раз разъяренный хозяин выбегал из дома с двустволкой и матами на всю округу. Но длинноухий, закатываясь от хохота, уже скрывался в лесу. Спущенные вдогонку собаки возвращались ни с чем, и виновато опустив глаза вниз, долго выслушивают ругань хозяина. По крайней мере, так говорит Степаныч.

В лесу стоит первозданная тишина. Все животные, кто должен спать — спит. Остальные ищут пропитание или запрятанные летом запасы, которые «должны быть где-то здесь». Белки прыгают с ветки на ветку, отчего сбитый ими снег серебристым холодным дождем осыпается вниз, на замершие кусты багульника. Зайцы наносят пунктиром на снежную карту леса свои маршруты — прямые, зигзаги, дуги, петли. Птицы, оставшиеся зимовать, добавляют свои штрихи к узорам на снегу. А вот волков и лисиц в лесу не осталось. Они оставили эти места, и ушли в более северные районы.

Потому что в округе появился оборотень.

Долгий зимний вечер. За окном вовсю гуляет метель. С завыванием, ветром, густым снегом — все как положено. Только что ушел Васильев, наш участковый, со своим другом Тимофеевым. Оба пьяные. Их и трезвыми никто не любит, а тут — тем более. У Васильева родилась дочка. «Вся в меня», хвастается Васильев и от этого становится неуютно. Бедная девочка! Теперь он разносит эту весть лично, хотя в поселке все уже знают. Эта бесноватая парочка исчезает в ночи и их следы засыпает снег. Они теряют четкость контура, сливаются с общим белым фоном. Калитку они не удосужились закрыть, паскудники, и она хлопает на ветру.

У нас в доме тепло и уютно. В печи горит огонь, потрескивают дрова. Чай с целебными травами разлит по стаканам, остывает. В такие минуты дядю, как никогда, тянет на разговоры. Хлебом не корми, только дай что-нибудь рассказать, чему-нибудь научить. А учитывая, что он только что выпил за здоровье нового человечка, тем более. Я уже школьник, самое время постигать дядины науки. А так как все местные полезно-целебные травы и их свойства я уже знаю, дядя мне объясняет более серьезные вещи, хотя посторонний слушатель примет их за сказку: как задобрить домового, как обмануть лешего, что делать при встрече с оборотнем.

Мы сидим за столом, друг против друга, дуем на чай, обжигаем руки.

— А русалок ты видел? — спрашиваю я.

— Русалок? — улыбается дядя, — Нет, не видел. Наверно, их и не существует в природе.

— А они мне сегодня приснились, — говорю я задумчиво, — у них такие красивые хвосты, на солнце переливаются.

— Ну, если приснились, может где-то и обитают, — как бы соглашается дядя, — только чему там переливаться — рыба она и есть рыба, даже если наполовину.

— И песни поют красивые, — продолжаю я, — в сердце проникают, за душу берут.

— Завлекают путников неразумных, — ломает дядя мне весь романтический настрой, — опасные существа. Коварные. Так в сказках говорят.

— А зачем завлекают?

— А кто же этих женщин поймет? Особенно хвостатых, — отмахивается дядя, — вот в следующий раз приснятся — спроси.

Какое-то время мы сидим молча, пьем чай, думаем о чем-то своем. Я — о русалках. Вдруг дядя, что-то вспомнив, резко поднимается со стула и идет в свою комнату. Выходит оттуда, держа в руках длинную коробочку. Коробочка светло-коричневого цвета, покрытая лаком. На ней изображена молодая пара — красна девица с коромыслом и ведрами полными воды и парень, видимо рассказывающий свежий анекдот. Причем парень не спешит помогать девушке. Оно и понятно — не мужское это дело, тяжести таскать. Уж лучше поддержать морально.

Дядя осторожно ставит коробочку на стол, открывает ее, достает оттуда нож. Самый обыкновенный нож, без лишнего изыска. Никаких разноцветных камней на рукоятке, ни настоящих, ни искусственных. Обмотана рукоятка черной кожаным шнуром, чтобы руки не скользили. Лезвие без желобка, обоюдоострое, немного искривленное. Обыкновенный такой, простой ножик. Ручная работа. Разве что — очень старый. Сразу видится печать времени, как на всех старинных вещах, прошедшие через два-три века.

— Вот, Серега, смотри, — начал он с воодушевлением, — какая вещь интересная.

Я молчу, вопросительно смотрю на дядю.

— Выковал ее давным-давно наш с тобой предок. Звали его… — дядя посмотрел на потолок, мучительно вспоминая имя, — звали его.… Да и неважно, как его звали, но человек, видимо, был хороший. Сам выковал, сам и заговорил.

Дядя опять уставился в пустоту:

— Как же его звали-то…

Минуты две я наблюдал, как дядя находится в прострации.

— И что этим ножиком делают? — оборвал я нить его мучительных воспоминаний.

— Да нет, Серега, — очнулся дядя и серьезно посмотрел на меня, — рано еще тебе знать. Пока имя не вспомню, не стоит. Уж больно опасная вещь. Да и зима сейчас холодная, без одежды замерзнешь, прыжка не успеешь сделать. Летом расскажу, когда потеплеет малость. Школу как раз закончишь. Поумнеешь от полученных знаний. Да и спать уже пора.