Евгений Башкарев - Дедушка, не спи!

С теми мыслями я заснул еще на несколько минут, а без пяти час меня разбудил Миша.

— Вставай, — он потряс меня. — Нужно идти на развод.

— Где Сантист?

— Там же где и был. Только он на развод не пойдет. Я за него.

— И смену тоже ты будешь стоять?

— Нет. Про смену он меня не просил.

— Черт, — я сполз с кровати на пол и потянулся.

— Они все пьяные. Он сказал, если дежурный унюхает запах, у него будут проблемы.

— Еще бы, — проворчал я.

Подменить Сантиста, означало прикрыть его задницу. Я не хотел этого делать, потому что относился к нему так же, как и он к нам. Но во мне взыграла жалость.

— Хорошо. Пошли.

Перед тем как сдвинуть засов и отварить дверь, я захотел еще раз пройтись в северное крыло, но в тот момент ноги пошли не туда. В час ночи рота спала, и в коридоре было тихо, как в поле.

Наряды, что мы несли на первом курсе, выжимали из нас все силы. За последующие пять лет мне так и не встретился период времени хоть чем-то напоминающий тот год. Я беспокоился за роту, когда на мои плечи возлагалась ответственность быть дежурным. Я не любил принимать наряд у других ребят, потому что у моих дневальных тут же находилась причина меня в чем-то упрекнуть. Лишняя перепалка портила отношения, из-за чего сутки превращались в кошмар из ничего. Опыт доказывал, что лучше всего, если среди твоих дневальных окажутся стойкие работящие парни. Не такие, как Рома Сантистойков.

В ту ночь Сантист не потрудился сходить на ночной развод, равно, как и не потрудился отстоять свою смену. С часу до пяти в роте стояла гробовая тишина, и никто из спавших в северном крыле курсантов не покинул свой кубрик, чтобы покурить или поболтать по телефону с подружкой. Первым человеком, кто пробудился под утро, был дневальный Рома Пискун. В пять часов Рома должен был идти в рубку дежурного на утренний развод и сменить на вахте Сантиста. Но этого так и не случилось. Вместо похода на развод, он разбудил меня.

— Что случилось? — проспав всего четыре часа, я не сразу пришел в сознание.

Свет в кубрике не горел, но даже в полутьме, взглянув на Рому, я понял, что произошло что-то серьезное. Пискун не скрывал испуг. Он сказал всего одно слово, и его было достаточно, чтобы мгновенно наступило утро.

— Дым! — пропищал Рома. — Дым в роте!

Я вскочил с кровати и принялся одеваться. Миша тоже проснулся.

— Сработал датчик?

Брюки никак не хотели застегиваться на молнию, и я так сильно дернул собачку вверх, что оторвал ее и продолжил одеваться, как ни в чем не бывало.

— Если бы это был просто датчик, я бы тебя не будил! — пищал Рома, и я понял, что он пребывал еще в большей панике, чем несколько месяцев назад, когда ребята устроили в его кубрике пьяную вечеринку.

Я пытался утешить себя, что в коридоре тлел один из электрических распределителей. Вся электрика в казарме была старой, но рабочей. Поэтому менять ее никто не спешил. Если выбивало контакторы по напряжению, их просто включали обратно, как обычные хозяйственные пробки. Но когда Рома закричал, что дым настоящий, и валит из северного крыла, чудовищная мысль коснулась моего разума.

— Дым может идти из кубрика, — я сорвал с крючка рубашку и тут заметил, что Сантиста в кровати нет.

Его койка была пуста, но простыня примята. И по следу я догадался, что последний раз на кровати сидели, а не лежали. Одеяло было скомкано, подушка запихана в угол. Все, как любил Сантист, за исключением одного — если он касался своей кровати, он никогда на ней не сидел. У меня не было времени изучать этот след, но перед тем, как выскочить за дверь, я подумал, что простыня в районе вогнутого пятна сейчас такая же холодная, как кожаный диванчик в дедушкиной канцелярии. Сидел на ней явно не человек.

За окнами еще не рассветало, и северное крыло усыпало во мраке. Рома пересек холл. Он освещал себе дорогу экраном мобильного телефона. Других подручных средств у нас не было. В глубине южного крыла, где жили мы с Мишей, запах дыма почти не ощущался. Я припустил шаг, заметив, что силуэт Ромы окончательно скрылся в темноте.

Дым расползался в холле. Под потолком я увидел клубы синеватого облака, двигающегося к открытому окну. Сквозняк быстро вытягивал дым наружу. Рома ударил в дверь и закричал мне:

— Это отсюда!

Прежде я никогда не видел, чтобы Пискун так смело барабанил в дверь, кубрика, где жили ребята, готовые одним кулаком порешить его на месте. С недавних пор он переселился от Баха и компании, но это лишь ожесточило их и без того нелегкие отношения. Теперь Пискун был изгоем, и привычка скрываться от бывших соседей заимела особый смысл. Так или иначе, Рома был напуган. Другого объяснения столь решительным действиям я не находил.

Я подбежал к двери и пощупал сухое дерево. Дверь была теплой, из щелей рывками валил дым. Две или три секунды ушло на то, чтобы извлечь стекло из рамы. Насколько сильным был пожар, мы узнали только спустя минуту. Я сорвал полотенце и в свете расходящегося пламени увидел ужас.

Кубрик горел уже давно. Внутри скопилось столько дыма, что коридор тут же объяло облако яда. Сработал датчик пожарной сигнализации, подняв роту на ноги.

Я надел на нос ворот свитера и заглянул в окно. Из-за недостатка тяги матрац, где лежало тело одного из парней, тлел. Когда полотенце с окошка оказалось на полу, матрац вспыхнул. Одежда на том парне тоже вспыхнула, а сам он так и не пошевелился. Дым рассеивался, и сквозь синеватую мглу, я увидел еще одно тело. Курсант лежал на полу, в неловкой позе вытянув правую руку вперед, словно пытался что-то вытащить из-под кровати. Под ним тлел коврик, от которого ползло пятно черной выгоревшей жидкости. Ковер занялся огнем, языки пламени перекинулись на недогоревшую простыню. Тело, лежащее на коврике, не пошевелилось.

В следующую секунду, я почувствовал, как теряю сознание. Я пошатнулся и согнулся пополам. Кто-то взял меня под руку и оттащил от окна. Меня вырвало. Позже все стало темнеть, и я слышал только крики, выскакивающих из кубриков ребят. В роте воцарился хаос.

Даже спустя месяц после того, как рота уменьшилась на пять человек, никто так и не узнал подробностей истории, произошедшая в ночь с понедельника на вторник за запертой дверью кубрика номер 403. Павел Мордаков сознался в том, что привел в роту девушек и до двенадцати часов, они играли в «Покер» на раздевания. Конечно, такие игры не обошлись без спиртного, которое доставили в роту Максим Таранов и Коля Розякин. Купленный на деньги именинника коньяк быстро вывел компанию друзей на новый уровень. Девушки стали еще горячее, а парни еще активнее. Около полуночи одна из подружек почувствовала себя плохо и сказала, что уходит домой. Ее поддержала другая подружка. Мордаков вызвал им такси, и они уехали. Через пятнадцать минут веселью и вовсе пришел конец, когда одну из оставшихся девушек вырвало, едва та успела добежать до балкона. Вначале первого Мордаков и Бахматов покинули роту. В кубрике осталось три человека, среди которых был подсменный дневальный Роман Сантистойков, так и не заступивший на свою смену.