Джон Рикардс - Уинтер-Энд

Дейл задумывается, потом качает головой:

— Нет. Никакой информации о том, что это имеет смысл сделать, у нас не было. А что?

— Да просто поворот на дорогу к этому зданию находится всего в полумиле от места преступления. Мы исходили из предположения, что преступник привез Анджелу из города. Но что, если он двигался в противоположном направлении, с юга? Тогда водитель лесовоза и не мог ничего увидеть, когда проезжал мимо, — ни преступника, ни жертвы на шоссе еще не было.

— Ты собираешься съездить, осмотреться там?

— Да. На всякий случай.

Дейл кивает, и я замечаю в его глазах проблеск какой-то эмоции, мелькнувший и исчезнувший.

— Хочешь, чтобы и я поехал с тобой?

— В этом нет нужды. Если кто-нибудь начнет приставать ко мне с вопросами о том, что я там делаю, покажу ваш значок. А найду что-нибудь, так позвоню. В противном случае увидимся вечером за ужином. Ты, кстати, где живешь-то?

— Френсис-стрит, четырнадцать. Приезжай в полседьмого, в семь.

— Хорошо, Дейл, до встречи.

Едва я выхожу из здания, звонит мой телефон.

— Алекс, — произносит женский голос, — это Джемма Ларсон, из больницы. Я только что еще раз осмотрела ступни Анджелы Ламонд.

— Привет, Джемма. Что вам удалось найти?

— Несколько микропроколов на коже. Я бы сказала, что она шла босиком по дороге.

— Я так понимаю, песчинок в них не осталось?

— К сожалению, нет.

— Ну, всего сразу не получишь. Спасибо, что перезвонили так быстро, Джемма. Если у меня что-то появится, я свяжусь с вами, хорошо?

— Конечно, — говорит она. — Буду только рада. До свидания.

— До свидания.

Я делаю медленный выдох, сажусь в машину и еду в Уинтерс-Энд.

Гравийная дорожка возле детского дома «Святой Валентин» шуршит под колесами, когда я пытаюсь подобраться поближе к зданию на холме. Сквозь камни пробился сорняк, вокруг сплошные заросли бурьяна, и лес уже начал предъявлять права на отвоеванную у него когда-то территорию. Вокруг садовые деревья в цвету, дорожка, обсаженная березами и ясенями, укрыта зеленым пологом листвы. Примерно в ста ярдах от развалин виднеются осыпающиеся остатки каменной ограды с чугунными коваными воротами. Ворота заржавели и стоят распахнутыми, я оставляю машину прямо за ними, посреди того, что было, как я полагаю, усыпанной гравием автостоянкой. Цветущие вишни роняют белые лепестки на заросшую сорной травой лужайку. Похоже, когда-то это было красивое место.

Я выхожу из машины, и мне сразу бросается в глаза некая странность: двойной след — полоски примятой травы, пересекающие парковочную площадку. Я задумываюсь, не позвонить ли Дейлу, не вызвать ли команду криминалистов, однако, поскольку следы эти сами по себе ничего не означают, решаю сначала осмотреть дом.

Проверив пистолет — на всякий случай — и сунув за брючный ремень болторез, я беру фонарь и направляюсь к дому.

«Святой Валентин» нависает надо мной — четырехэтажное здание из красного кирпича и алюминия, надстроенное поверх более старого дома, очертания которого еще угадываются внизу. Несколько окон выбиты. Висевший на парадной двери замок вырван вместе с цепью и дверными ручками, однако на сухой листве, устилающей крыльцо, никаких следов не видно. Я схожу с крыльца, включаю фонарь и проникаю в дом через окно.

В немногих сохранившихся у меня с детства воспоминаниях о посещениях этого места «Святой Валентин» выглядит очень чистым, спартанским, похожим на больницу. Теперь здесь пахнет старыми опилками, сыростью и запустением. На покрытом плесенью коврике под окном лежат занесенные ветром листья вперемешку со всякой ерундой, брошенной при закрытии детского дома — парой пластиковых пакетов, плюшевым медведем. Где-то в глубине этого мрачного строения что-то постукивает по полу. Я прохожу по залам, надеясь отыскать следы недавнего посещения. Когда ветерок врывается в разбитые окна здания, слышится подобие вздоха, словно старый дом дремлет и тихо посапывает во сне.

Главный корпус состоял, похоже, из помещений, предназначавшихся для детей. Я прохожу через несколько общих спален с застеленными кроватями. Через столовую, кухню, душевые, через небольшие классы. Одно из помещений мне запомнилось с детства — это комната для игр, теперь совершенно пустая, если не считать обломков игрушечного робота. Буфетная. Учительская. Маленький офис на верхнем этаже — множество оцинкованных шкафчиков для хранения папок.

Следы копоти на стенах коридора нижнего этажа приводят меня туда, где жил персонал. Дверь в конце коридора закрыта, распахнув ее, я попадаю в старое жилое крыло. От стен здесь осталось немного — я вижу что-то темное, вспученное. Над моей головой висят, пересекаясь, обгорелые балки, в проемах между ними виднеется небо. Углубившись в руины этого крыла, я получаю лишь смутные представления о высоте его каменных стен, поскольку вижу одни обломки да куски обгоревшего дерева. Пепел, которым покрыт пол, давно уже никто не тревожил, только отпечатки моих ног тянутся по почерневшему сору.

Напоследок я заглядываю в подвал. Почти весь он занят давно уже бездействующими стиральными машинами. В одном из углов виднеется большая газовая топка, которую явно не использовали по назначению многие годы. Ржавая стальная дверь рядом с ней приоткрыта. Распахнув дверцу, я провожу лучом фонаря по короткому кирпичному коридору с двумя дверями по сторонам. И стены коридорчика, и двери выглядят крепкими, явно добавленными к изначальному дому в годы более поздние. На дверях столь же крепкие стальные засовы наподобие тюремных. Воздух здесь затхлый, холодный.

Я поднимаюсь наверх и покидаю здание, чтобы осмотреть следы на траве. Они уходят за дом, а оттуда — к темной череде деревьев на севере. И там, где они теряются среди древесных стволов, я замечаю что-то поблескивающее в листве. На уровне моей головы висит наброшенная на сучок цепочка с медальоном в форме сердца. Мне очень хочется снять его, однако я возвращаюсь к машине и звоню по сотовому в управление шерифа.

Три часа спустя, когда фургончик с криминалистами исчезает за поворотом дороги, пластиковый пакетик с медальоном уже покоится в моем кармане. Одна из находившихся когда-то в медальончике фотографий исчезла, другая изображает худощавую, темноволосую молодую женщину, неуверенно улыбающуюся в объектив фотоаппарата. Мне она незнакома, но я собираюсь показать этот снимок друзьям и коллегам Анджелы — вдруг они ее признают.

Я окидываю «Святой Валентин» последним взглядом, завожу «корвет» и еду в город, и утренняя усталость снова наваливается на меня. Воскресные улицы безлюдны. Я уже собираюсь свернуть к отелю, когда меня вдруг посещает новая мысль, и я сворачиваю на Верже-стрит. И, проехав около пятидесяти ярдов, оказываюсь перед маленьким зданием этнографического музея.