Джон Рикардс - Уинтер-Энд

— Нашли что-нибудь? — отрывает меня от размышлений женский голос.

— Да, спасибо, — говорю я. — И даже больше, чем я рассчитывал.

Смотрительница постукивает пальцами по стеклянной витринке.

— Я слышала разговоры о том, что это место проклято. Что бы на нем ни строили, добром это не кончалось.

— На мой взгляд, два пожара за два столетия вряд ли позволяют говорить о проклятии, — отвечаю я.

Она пожимает плечами:

— Все это просто страшные истории. Не знаю, есть ли в них хотя бы доля истины. Да, собственно, меня это и не интересует. Нравится людям, в особенности детям, слушать их — и ладно. — Она усмехается, сухо и хрипловато. — Скорее всего, когда вы приходили сюда с одноклассниками, я и вам их пересказывала. А опробовать их на одной аудитории дважды мне удается не часто.

— Помнится, когда вы опробовали их на мне в первый раз, мне начали сниться кошмары. Надеюсь, теперь у вас этот номер не пройдет. — Я направляюсь к выходу и, чтобы не показаться грубияном, добавляю: — Что ж, спасибо за помощь. Все это чрезвычайно интересно.

— Не забудьте порекомендовать наш музей друзьям и знакомым, — говорит она мне вслед и снова усмехается.

Я еду к «Краухерст-Лоджу». Солнце уже коснулось горизонта, небо приобрело густо-оранжевый свет, по нему плывут ярко-желтые облачка. Покрытые лесом холмы, окружающие город, погружаются в тень. Приближаясь к парковке, я снова вижу девушку, которая сегодня утром провожала меня взглядом. Она стоит на обочине и смотрит на меня, пока я сворачиваю на перекрестке.

Окна отеля тихо мерцают в надвигающихся сумерках. Внутри воздух тих и неподвижен, как в склепе. Поднявшись в свой номер, я падаю на кровать в надежде подремать часок, перед тем как отправиться к Дейлу. Но нет, я провожу бессонные шестьдесят минут, рассеянно глядя на медальон и размышляя. Лицо женщины с фотографии стоит у меня перед глазами, оставаясь загадочным и недостижимым. Я гадаю, кто она — вернее, кем она была. Мой усталый мозг, возвращаясь к сновидению прошлой ночи, соединяет этот женский образ с ощущением лютого холода, падения ничком в снег, с иголками льда, впивающимися в мою кожу.

Когда Лора Тауншенд встречает меня на пороге своего дома, лицо незнакомки с медальона все еще маячит в глубинах моего сознания.

— Вы, как я понимаю, Алекс, — говорит Лора и отступает, пропуская меня в дом. — Не знаю, помните ли вы меня по школе. Я на год старше вас.

Я вежливо улыбаюсь и, пытаясь вспомнить ее, вхожу в прихожую. Что-то начинает вырисовываться в моей памяти, и я говорю:

— Лора Редферн?

— Верно. — Она отворачивается в сторону и кричит: — Дейл! Алекс пришел!

— Давно вы женаты?

— Двенадцать лет, — отвечает Лора. — И я все еще пытаюсь сделать из него цивилизованного человека.

Я ухмыляюсь, меня охватывает чувство неловкости, которое я всегда испытываю при виде семейного счастья других.

— Я бы за такую работку не взялся.

— Привет, Алекс, — говорит, появляясь из глубин дома, Дейл. — Пива хочешь?

С бутылками в руках мы проходим в столовую, помогаем Лоре накрыть на стол. Я рассказываю Дейлу о том, что узнал в больнице, и о результатах работы криминалистов.

— Какие-нибудь полезные для нас отпечатки нашли? — спрашивает он.

— Они нашли следы двух людей, которые пришли с севера, обогнули дом и ушли на запад. Кто-то из этих двоих, возможно Николас, подходил к парадной двери, чтобы сорвать висячий замок. Однако ни одного четкого следа, который можно связать с его обувью, обнаружить не удалось.

— А как насчет медальона?

— Отпечатки пальцев отсутствуют, нет ни волос, ни частичек кожи. Женщина, изображенная на фотографии, мне неизвестна.

Лора вносит тарелки с тушеной рыбой и картошкой, и разговор прерывается: все мы заняты исключительно едой. Я стараюсь воздерживаться от связанных с работой тем, предоставляя Лоре возможность задавать мне обычные вопросы: женат ли я, нравится ли мне в Бостоне, встретил ли я здесь кого-нибудь из школьных друзей. Я отвечаю на них как обычно. Когда мы доедаем рыбу, великолепную, кстати сказать, а потом и десерт — сливочный торт, я вытаскиваю из кармана медальон и показываю его Дейлу и Лоре. Из футлярчика я медальон не вынимаю, а просто открываю его большим пальцем, чтобы они смогли разглядеть фотографию.

— Нет, — говорит, немного подумав, Лора. — Я ее не знаю.

И Дейл тоже качает головой:

— Не помню такой, Алекс. Может, стоит спросить о ней у Николаса?

— Конечно. Но сначала я хочу показать медальон тем, кто хорошо знал Анджелу Ламонд, — отвечаю я, с трудом подавляя зевок.

— У вас усталый вид, — говорит Лора.

— Плохо спал. Может, этой ночью повезет. А скажите-ка, вы не знаете девушку лет семнадцати-восемнадцати с короткими черными волосами, вот такого примерно роста? Худощавая, бледная, с темной косметикой?

Дейл кивает:

— Похоже, это Софи Донеган. А что?

— Я видел ее пару раз около отеля. Она наблюдала за мной.

— Говорят, у нее не все дома, — сообщает Лора. — Мать Софи покончила с собой лет шесть назад. Передозировка лекарств. Почему она это сделала, никто так и не выяснил, но Софи с тех пор сама не своя.

— Шесть лет назад? — переспрашиваю я. Тогда же сгорел и «Святой Валентин».

— Я слышал, она пристает к приезжим, просит увезти ее отсюда, — говорит Дейл. — Может, она увидела в тебе очередного такого спасителя.

— Как раз тот сувенир, который мне нужен, — помешанная девица.

Мы улыбаемся, разговор продолжается. Около половины одиннадцатого на меня снова нападает усталость, и я прощаюсь. Покидаю теплый, уютный дом Дейла и иду по пустым улицам, под вздыхающими деревьями, к бледному свечению отеля.

Я иду по ночному городу. Не зная ни точного времени, ни того, сколько я уже брожу так, не в силах заснуть. В небе сияет луна, пронизывающая серебристым светом туман, который плывет по улицам. Уинтерс-Энд совершенно безмолвен. Нет ни ветерка, ни тихого шелеста деревьев.

Что я делаю здесь — не знаю. Кругом сплошная дымка. Я даже не помню, как вышел из отеля.

А потом я улавливаю краем глаза какое-то движение справа. За парой невысоких деревьев различается совершенно белая церковь, очертания ее размыты туманом. Приглядевшись, я вижу калитку и дорожку, ведущую к закрытым дверям церкви. Кто может бродить там так поздно? — добропорядочные граждане Уинтерс-Энда задолго до полуночи укрываются в домах и не выходят, пока не забрезжит заря. В сознании моем начинают крутиться образы гипотетических соучастников Николаса. А следом за ними появляются создания еще более фантастические — новоиспеченные убийцы, демоны подсознания, которых невозможно отогнать никакими доводами рассудка.

У калитки никого нет, я вхожу — и она сама захлопывается за моей спиной. Маленькая церковь встает передо мной, я иду по похрустывающей дорожке между изваяниями херувимов, распятиями и прочими надгробными памятниками. И вижу в тусклом свете луны очертания женщины. Она поворачивает ко мне лицо и тут же отступает за некое нагромождение камней, и я почему-то знаю наверняка: это женщина из медальона.