М Беннетт - Остров

Флора все это время пристально за мной наблюдала.

— Что с тобой? Ты словно с привидением повстречался.

С привидением. Рассказать Флоре о той одетой в белое фигуре из моего сна? Лучше не надо, а то решит, что я помешался. Я не хотел, чтобы меня сочли сумасшедшим. Судя по основателю Осни, королю Георгу III, вождю лучше оставаться в здравом уме. Так что я сделал вид, будто ничего особенного не произошло.

— У меня зуб гноился. И кажется, ночью он выпал.

— Отлично, — сказала она. — Была проблема — и нет проблемы.

— Ну да.

Флора уловила сомнение в моем тоне.

— А что не так? Зубная фея не прилетела?

— Нет. — Я покачал головой, и это движение больше не вызывало боль. Трудно так сразу привыкнуть, вернуться к нормальным ощущениям. — Все в порядке. Даже лучше чем.

Она как-то странно глянула на меня:

— Вот и хорошо.

Весь день Флора продолжала присматриваться ко мне. Ну и пусть. Я — король острова. Что случилось ночью, каким образом зуб исчез — мне все равно. Я попросту неуязвим, вот что. Мне выпал второй шанс, и я был твердо намерен воспользоваться всеми преимуществами и жизни, и власти. И пора уже укрепить мое положение соответствующим символом.

После утренней охоты и купания я порылся в горе дров, что натаскал Себ, и выбрал самые прочные и прямые палки. Их я отнес в Бикини-Боттом № 1. Наш дом был почти готов. Хотя мы по-прежнему устраивались на ночь вокруг костра, потому что стояла жара, Бикини-Боттом гарантировал нам убежище от дождей, и мы уже начали им гордиться. Джун как раз была внутри, она сооружала полочку для оранжевого-это-новый-черный-ящика. Самописцу отводилось почетное место на стене хижины, словно какому-то причудливой формы идолу, нашему спасителю. Флора возилась с дверью: хотела приделать к ней петли, чтобы та плотно закрывалась и защищала нас от дождя и ветра.

— Это мне? — спросила она, указывая на деревяшки.

— Нет, — ответил я. — Хочу сделать стул.

— Зачем нам стул?

— Незачем, — согласился я. — В том-то и суть.

— То есть?

— Стул — символ цивилизации, — сказал я.

— Почему?

— Потому что без него можно обойтись. Можно сидеть на полу. Стул — это излишество. А раз мы начали думать об излишествах, значит, мы цивилизуемся.

Она пожала плечами:

— Охота время тратить.

Какое неуважение к моему авторитету! Придется с ней разобраться при случае. Но пока что не стоит портить себе настроение.

— Уж времени-то у нас вдосталь.

Я провозился несколько часов, собирая маленькие табуреты, связывая палки бамбуковыми волокнами. Сиденья я плел из тонких веток. А потом, раздухарившись, сделал большой стул со спинкой. Закончив, я отступил на шаг и полюбовался своим изделием. Я был вполне им доволен. Четыре прочные ножки, четыре толстые ветви согнуты и переплетены, образуя спинку.

У меня за спиной возникла Флора.

— Это не стул, — заметила она. — Это трон. Для короля.

Черт побери!

— Про трон речи не было.

— Ну да, словами ты об этом не говорил.

Тут мне еще одна хорошая идея пришла.

— Можешь вырезать на нем номер?

— Легко, — ответила Флора, берясь за сделанную из самолетной обшивки стамеску. — Дай угадаю: единицу?

— Нет, — возразил я. Зачем же так в лоб. — Пусть будет двадцать три би.

— Случайное число? — удивилась Флора.

— Не совсем, — ответил я угрюмовато: не люблю, когда пристают с вопросами. — Для меня оно имеет большое значение.

— Это почему?

— Мое место на самолете.

— Из Лондона в Лос-Анджелес?

— Нет, в маленьком самолете, в том, который разбился.

«Океанских авиалиний».

Она рассмеялась мне в лицо.

— Не может быть.

— Почему не может быть?

— Самолетик был десятиместный.

Я остолбенел. И повторил слово в слово за Флорой:

— Не может быть.

— Ну как же. — Она посчитала на пальцах. — Себ. Гил. Джун. Миранда. Ральф. Я. Ты. Два места для моих друзей Смит и Фрая, они так и не прилетели в Лос-Анджелес. Пилот. Десять человек всего. — Она улыбнулась беззлобно: — Наверное, ты все-таки стукнулся головой.

Я не хотел терять последние остатки авторитета. Флора и так не слишком-то меня уважала.

— Вырежи номер двадцать три би, — велел я.

И, оставив ее работать над цифрами и буквой на спинке моего нового трона — черт, стула, — я вышел из хижины. День близился к закату, нужно было заняться костром, разжечь его последними лучами солнца. Я отошел подальше и смочил в прибое стекла моих очков. Я всегда уединялся в такие минуты, чтобы никто не разгадал секрет разжигателя огня. А сегодня еще и подумать хотел без помех. Теплые волны набегали на песок, кружевная пена омывала мне ноги, а я размышлял над словами Флоры. Десятиместный самолет. Я был уверен, что мое место имело номер 23b. Так значилось в моем билете и в посадочном талоне, когда в Лос-Анджелесе мы пересаживались на «Океанские авиалинии»: рейс ED-34, место 23b. Более того, этот номер был выгравирован на маленьком позолоченном кружке, вдавленном в роскошную кремовую кожу кресла. Я видел его собственными глазами, когда поднялся на борт, и снова увидел (сиденье было к тому времени основательно побито и порвано), когда в первый день мы вернулись к месту крушения.

Я подошел к кострищу и зажег огонь. Собранные линзами лучи солнца разожгли искру в сухих водорослях, как и накануне и каждый день вот уже почти шесть недель. Но на этот раз — впервые — во мне самом не вспыхнула искра удовлетворения, когда огонь разгорелся. Неужели я ошибся? С доводами Флоры трудно спорить. Восемь человек, два пустых сиденья. Я, что ли, с ума схожу вроде Георга III?

Я насадил козла на вертел и попросил Джун присмотреть. Она превратилась в неплохого повара и эту работу любила больше других. Наверное, включился материнский инстинкт, о котором она рассуждала в первый вечер. И пока еще хватало света от вечернего солнца, я пошел к месту крушения.

Место крушения ночью, в темноте, было довольно страшным. Еще не совсем стемнело, скорее, настал сумрак, и небеса были дивного розового цвета, но все же мне тут задерживаться не хотелось.

Вблизи самолет казался огромным спящим чудищем. Белый изгиб салона — тот самый полярный медведь из «Остаться в живых», разлегся и поджидает. Я подкрадывался к нему, как к спящему медведю — тихо, осторожно, стараясь не наступать на ветки. Помимо прочего, меня тревожило опасение: вдруг это все же могила пилота, пусть мы не обнаружили в прошлый раз его тело. Но я хотел убедиться, пока еще не померк окончательно свет, какое у меня место в самолете.

Шесть недель пребывания под открытым небом не пошли самолетику на пользу. Роскошная наружная отделка, достойная «Борта номер один», потускнела. Изнутри сквозь щели в обшивке начали пробиваться растения, листья и ветки плюща обвивали спинки сидений, словно природа решила завладеть этим чужаком, техническим великаном. Произращенные природой лилипуты связали Гулливера.