Джейн Корри - Кровные сестры

– Что, в охране?

– Вообще-то преподавателем изящных искусств.

– Ого, – насмешливо протянула девица. – А по-английски?

– Учила заключенных рисовать.

– Зачем?

Я вспомнила слова начальника тюрьмы.

– Искусство помогает человеку примириться с совершенными преступлениями.

Сперва мне показалось, что девица плачет, но через несколько секунд я поняла, что она зашлась смехом.

– Ну и фигня! – покачала она головой, после чего стала серьезной. – Вижу, тебе не помогло.

Она покосилась на сидевшую напротив охранницу: та глядела на нас в упор.

– Дам тебе бесплатный совет, подруга: не наживай врагов. – Она задержала взгляд на моей короткой стрижке, отметив заодно и высокий рост. – Ты не лесбиянка?

– Нет.

– Тогда притворись бисексуалкой. Я, когда прошлый раз срок мотала, прикинулась, так одна девка в меня втюрилась и отдавала мне свою пайку.

Поездка заняла несколько часов. Всякий раз, как фургон подскакивал на кочках, к горлу подкатывала тошнота. Я дышала с трудом.

– Эй, – сказала моя компаньонка, – в этой таратайке должен быть кондиционер. Здоровье и безопасность, так, нет?

Охранница будто не слышала.

– Я пи́сать хочу! – с нажимом сказала моя соседка.

Охранница молча протянула ей картонный горшок вроде того, в который Китти мочилась в больнице.

– А остановиться на заправке нельзя, блин?

– Запрещено.

Это одно из считаных слов, которое наша сопровождающая произнесла за все время.

Наконец фургон поехал тише и вскоре остановился. Дверцы распахнулись, внутрь хлынул солнечный свет. Нас вывели из фургона. Эта тюрьма постарше пересыльной, а вокруг бескрайние поля. Я чуть не засмеялась, когда мне сказали название: королевская тюрьма Марчвиль. Вот ирония судьбы! Арчвиль, только с буквой М. Почти Маршвиль, захотел – и марш отсюда!

– И еще, – успела сказать девица, прежде чем нас развели в стороны, – остерегайся…

Окончания я не расслышала.

В другой комнате меня снова обыскали и куда-то повели. На пути нам то и дело встречались двери, и каждую следовало открыть и сразу запереть, как я слишком хорошо знала. Мы прошли по длинному широкому коридору с голыми стенами и свернули вправо. Еще две двери, и я оказалась в коридоре, где по обе стороны выстроились женщины в синих спортивных брюках. Они оглядывали меня с ног до головы. Почти как на конкурсе красоты, только с единственной участницей.

– Похоже, у нас новая подружка, – сказала одна из заключенных со спутанными сальными волосами.

Ко мне потянулась рука с обкусанными ногтями, и грязные пальцы вцепились в предплечье:

– Ну что, милая, познакомимся?

И тут раздался голос:

– Элисон, ты?!

Я знаю этот голос. Это Анджела.

Когда я начинала работать в Арчвильской тюрьме, Анджела рассказывала, что очень часто и охранники, и заключенные пересекаются со знакомыми.

– В конце концов, тюрем не так уж много. Заключенных переводят, охранников тоже.

Это правда. Я видела, как тюремные старожилы приветствовали новичков, по-дружески хлопая по спине («Добро пожаловать, старик!»), как бывшие одноклассники на встрече выпускников.

Тем не менее Анджела долго не могла прийти в себя от удивления. Я тоже, хотя и думала, что больше меня ничто не удивит.

– Элисон, как ты здесь оказалась? – спросила Анджела, побелев лицом, будто увидев призрак.

Я привыкла вспоминать бывшую «подругу» со смешанным чувством обиды и печали. Я доверяла этой женщине, а она свалила на меня вину за незапертый шкаф, где втихаря хранила запрещенные мобильники и наркоту. Однако Анджела встретила меня как добрую подругу, и я, оказавшись среди незнакомых лиц, не смогла отвернуться от единственного знакомого.

Я коротко объяснила, в чем дело.

– Ушам своим не верю! А я-то тебя за порядочную держала! Ну, ты, наверное, обо мне тоже лучшего мнения была? – Анджела сжала мне плечо: – Прости, что доставила тебе пару неприятностей, но у меня не было выхода. Нам с Джеффом нечем было платить долги, надо было как-то выкручиваться. Я не хотела тебя подставлять, я знала, что на первый раз ты отделаешься предупреждением… А видишь, чем все кончилось? Я за решеткой, и муженек не желает со мной знаться.

Я очень удивилась. В Арчвиле меня поражала верность жен и подружек своим мужчинам, отбывавшим срок. Не бросали даже насильников и убийц.

– Мне десятку дали, – продолжала она. – Адвокат сказал, суд не жалует сотрудников тюрьмы, переметнувшихся на другую сторону. А тебе?

– Тоже десять.

Я сказала это легко – десять лет казались нереальным сроком. После освобождения я уже буду слишком старой, чтобы завести ребенка. Да и для многого другого тоже.

– Ого! Значит, фокус вот в чем: не считать дней. – Анджела взяла меня под руку и повела по коридору. – Я познакомлю тебя с девочками – ну, с хорошими. А кое-кого тебе нужно остерегаться.

У меня задрожали колени, и я ничего не могла с этим поделать.

Анджела тронула меня за локоть.

– Все в порядке, надо только держаться вместе.

Я обратила внимание на ярко-красный след у нее на коже.

– Ожог, – тихо пояснила Анджела. – На днях меня толкнули на горячий чайник, потому что я не отдала свое печенье вон этой.

Она показала на крупную женщину в комбинезоне, смотревшую на нас, сложив руки на груди.

– Делай, как я скажу, и будешь в порядке.

Слова Анджелы напомнили мне историю нашего знакомства. Славно она позаботилась обо мне в Арчвиле! Можно ли ей доверять?

Но это все же лучше, чем полагаться только на себя.

Сентябрь 2017 г.

Монстр, который был таким огромным, пока находился внутри, оказался крохотным младенцем.

– Неужели это действительно из меня вылезло? – изумлялась Китти, глядя на покрытое слизью извивающееся существо, которое положили ей на живот. Существо было мягкое, мокрое и пахучее.

– Малышка ищет грудь, – сказала медсестра. – Давайте помогу приложить.

Оказалось, это нелегко даже для здоровой руки, но подоспела Пятничная Мамаша.

– Молодец, Китти, у тебя талант! Можешь рожать и рожать!

Груди стало больно, но это была приятная боль. Значит, Китти кому-то нужна!

Как новое существо присосалось к ее соску! Сильно, жадно! Его глазки не отрывались от Китти, будто понимая, что только ей оно обязано жизнью.

– Видишь, – сказала медсестра, – она тебя любит!

И сердце Китти наполнилось такой любовью и теплом, что она забыла о всплывшем в памяти «теперь я все вспомнила».

Да и какой смысл все помнить, если нельзя сказать? Образ машины и темно-синей школьной формы, подброшенной в воздух, слишком сложен, чтобы объяснять посредством доски с картинками.

Даже если Китти захочет.